Сцена из пьесы "Томас Мор"

Четвертая и пятая сцена пьесы изображают волнения лондонских ремесленников, требующих изгнания из страны ломбардцев. За этим следует сцена шестая, в которой лорд-мэр Лондона, графы Сари и Шрусбери, а также Томас Мор приходят на сборище бунтовщиков и уговаривают их разойтись по домам.

^* (Текст в прямых скобках вставлен редакторами английского издания.)

            [У ворот св. Мартина] 
            Входят Линкольн, Долль, Шут, Джордж Бетс, 
            Уильямсон и прочие, а также помощник шерифа.

Линкольн.   Тише, слушайте меня. Кто не хочет, что-
            бы ржавая селедка стоила грош, масло - 
            одиннадцать пенсов за фунт, мука - девять 
            шиллингов за бушель и говядина - 
            четыре нобля, - слушайте, что я скажу. 
Джордж.     Так оно и будет, если мы по-прежнему 
            будем терпеть иноземцев, - он прав. 
Линкольн.   В нашей стране питаются хорошо. Значит, 
            у нас они едят больше, чем у себя на родине. 
Шут.        Хлеба на полпенни больше в день, чистым весом. 
Линкольн.   Они навезли к нам всяких растений, от 
            которых только вред мастеровому люду; 
            какой толк честному человеку от 
            увядшего пастернака. 
Уильямсон.  Дрянь, дрянь; от него только глаза краснеют,
            и можно заразить весь город параличом. 
Линкольн.   Так и есть, навезли нам паралич; эти навозные 
            ублюдки,- вы же знаете, они вырастают на навозе, и они принесли нам 
            заразу; и от этой заразы весь город 
            впадет в трясучку, и все это отчасти из-за того, 
            что едят пастернак. 
Шут.        А заодно и тыкву. 
Помощник    Это разрешено королем. Вам что - не 
шерифа.     нравится это? 
Линкольн.   Хочешь поймать нас на этом? Мы ничего 
            не имеем против этих растений, раз 
            король им благоволит; но иностранцам мы 
            не станем благоволить. 
Помощник    В этом деле вы ведете себя 
шерифа.     как простофили. 
Линкольн.   Нет, вы только послушайте его, мастеровые, 
            это вы - простофили. Долой его! 
Все.        Мастеровые - простофили! Мастеровые - простофили! 
            Входят лорд-мэр, [графы] Сари, Шрусбери, 
            [Палмер, Чомли, Мор]. 
Мэр.        Стойте, именем короля, прекратить! 
Сари.       Сограждане, друзья, мастеровые! 
Мэр.        Тихо! Эй! Тишина! Я требую порядка! 
Шрусбери.   Почтеннейшие, граждане! 
Уильямсон.  Это благородный лорд Шрусбери, давайте, послушаем его. 
Джордж.     А мы хотим послушать графа Сари. 
Линкольн.   Графа Шрусбери! 
Джордж.     Послушаем обоих. 
Все.        Обоих! Обоих! Обоих! Обоих! 
Линкольн.   К порядку! Я требую порядка! Есть у 
            вас разум в головах или там пустота? 
Сари.       Откуда у них взяться разуму? 
Все.        Не хотим слушать лорда Сари! Нет, нет, 
            нет, нет! Шрусбери! Шрусбери! 
Мор.        Они вышли из берегов повиновения и 
            могут смести все. 
Линкольн.   Шериф Мор хочет что-то сказать. 
            Послушаем шерифа Мора? 
Долль.      Давайте, послушаем его; он щедрый 
            шериф и устроил моего брата Артура 
            Уотчинса стражником в отряд Сейфа. 
            Давайте, выслушаем шерифа Мора. 
Все.        Шерифа Мора! Мора! Мора! Мора! 
            Шерифа, Мора! 
Мор.        Ведь есть у вас какой-нибудь устав, - 
            Заставьте же их замолчать. 
Одни.       Сари! Сари! 
Другие.     Мора! Мора! 
Джордж.     Порядок! Тишина! Порядок! 
Мор.        Пусть те, кто могут приказать толпе. 
            Заставят всех молчать. 
Линкольн.   Чума их забери, они не желают успокоиться.
            Даже сам дьявол не справится с ними. 
Мор.        Ужасно ваше бремя - править теми, 
            Кого сам дьявол укротить не сможет. 
            Послушайте меня, честной народ! 
Долль.      Ей-богу, мы хотим тебя послушать, Мор! 
            Ты хороший хозяин, и я тебе благодарна 
            за моего брата Артура Уотчинса. 
Все.        К порядку! Порядок! 
Мор.        Кричите вы наперебой: "Порядок!", 
            А сами нарушаете его. 
            Когда бы в вашем детстве было то же, 
            И верховодили одни смутьяны, 
            Способные лишь нарушать порядок 
            И мир кровопролитьем заменять, 
            Вы не дожили бы до взрослых лет. 
            Чего вы добиваетесь, скажите, 
            Быть может, требованья мы исполним. 
Джордж.     Вышлите иностранцев, они мешают 
            процветанию нашего ремесла. 
Мор.        Допустим, мы изгоним их. Но этим 
            Вы Англию величия лишите. 
            Вообразите, эти чужеземцы 
            С ревущими детьми и жалким скарбом 
            Плетутся к пристани, чтобы отплыть, 
            А вы, как своевольные монархи, 
            Закон поправ, уселися довольны, 
            Высокомерные, как лорды в брыжжах. 
            Что этим вы докажете? - Лишь то, 
            Что сила с наглостью в союзе могут 
            Порядок уничтожить. Но тогда при этом 
            Никто до старости не доживет. 
            Свои желанья возведя в закон, 
            Тогда любой мерзавец вас погубит, 
            И люди, уподобившись акулам, 
            Друг друга будут пожирать. 
 Долль.     Ей-богу, это так же верно, как святое писание. 
 Линкольн.  Да, он умница, скажу вам. Его стоит послушать. 
 Мор.       Позвольте мне, друзья, сказать вам 
                                            нечто, 
            А вы обдумайте, к чему ведет 
            Нововведенье ваше. Ведь апостол 
            Грехом считает неповиновенье 
            Властям, поставленным над нами свыше. 
            И я не ошибусь, когда скажу вам, 
            Что вы на господа подняли руку! 
Все.        Нет, боже упаси! 
Мор.        Да, это так! 
            Бог королю всю власть препоручил - 
            Повелевать, судить, карать виновных, 
            А вы обязаны повиноваться. 
            Чтоб власти короля придать величье, 
            Господь не только меч и свой престол, 
            Но вместе с саном и свое дал имя 
            И богом на земле он наречен. 
            Восстав против того, кого поставил 
            Над вами бог, пошли вы против бога. 
            Какой же грех вы на душу берете! 
            Несчастные, омойте ум слезами, 
            А руки, поднятые в наглом бунте, 
            Пускай порядок укрепят. Склоните 
            Колени в прах, молите о прощеньи. 
            Скажите, может ли главарь мятежный 
            Других от бунта удержать? Кто станет 
            Изменнику повиноваться? Знаю, 
            Ужасно обвинение в измене, 
            Но для изменника не может быть 
            Названия иного как изменник. 
            Что ж, убивайте чужеземцев, режьте 
            Им глотки, забирайте их дома; 
            Свой поводок накиньте на закон, 
            Как пса, его стегайте. Ну, а если 
            Король наш милосердный прогневится 
            На ваше дерзкое непослушанье 
            И вас велит изгнать? Куда пойдете? 
            И кто, изгнания причину зная, 
            Приют вам даст? Во Францию ль 
                                        придете, 
            Во Фландрию, в любой германский 
                                          город, 
            В Испанию иль к португальцам,- 
            Везде, где английских владений нет, 
            Как чужеземцев встретят вас. 
            Представьте, 
            Что в варварской стране вы оказались 
            И жители ее вдруг в дикой злобе 
            Вас начинают гнать с своей земли, 
            Кинжалы обагряют вашей кровью, 
            Как псов вас гонят, будто не господь 
            Вас сотворил и будто не для вас,- 
            Для них одних господь создал стихии. 
            Хотели б вы такому обращенью 
            Подвергнуться? Так можно ль 
                                   чужеземцев 
            Такой бесчеловечности обречь? 
Все.        Клянусь, он говорит правду. Будем 
            добрыми к другим, и все будут добры с нами. 
Линкольн.   Мы повинуемся вам, шериф Мор, если 
            вы, как наш друг, вымолите нам прощение. 
Мор.        Вам надо попросить у этих лордов 
            Заступничества перед королем. 
            Покорны будьте власти и порядку, 
            И я не сомневаюсь, что прощенья 
            Которого вы жаждете, добьетесь. 
                           (Перевод мой.- А. А.)

Вставка очень напоминает по содержанию сцены народных волнений в пьесах, написанных Шекспиром. Начало сцены похоже на разговоры мятежных крестьян во второй части "Генри VI" (IV, 2)^*. Поведение толпы, сначала враждебно относящейся к Мору, совсем такое же, как в "Юлии Цезаре", где римляне меняют свое мнение после речи Марка Антония (III, 2)^**. Наконец, речи Томаса Мора по духу близки к тем увещаниям, с которыми патриций Менений Агриппа обращается к бунтующим римским плебеям ("Кориолан", I, 1)^***. Он тоже советует смириться: "не руки,/ А лишь колени вас спасут" (I, 1, 75-76).

^* (Шекспир, т. 1, с. 273-276.)

^** (Шекспир, т. 5, с. 278-286.)

^*** (Шекспир, т. 7, с. 261-265.)

Мысль об обязанности повиноваться властям принадлежит не Шекспиру, а входит в систему официальной идеологии. Цензор требовал, чтобы в пьесах эта идея неизменно проводилась. А вот призыв отказаться от вражды к чужеземцам, осуждение национальной розни и погромщиков - это уже не из арсенала официальной идеологии, а из кодекса моральных принципов гуманизма.

Рукопись представляет исключительно большой интерес, так как приподнимает слегка завесу над входом в творческую лабораторию Шекспира. Хеминг и Кондел, как мы помним, утверждали, что Шекспир писал легко и быстро, почти не делая поправок. Что легко и быстро - в этом его привилегия как гения, но нельзя сказать, что он совсем не исправлял написанного.

На трех страницах, составляющих рукопись Шекспира, можно заметить, что, начав писать слово, Шекспир иногда останавливался и лишь затем дописывал его. Это заметно по разрыву между буквами, чего, как правило, в тексте нет. Самым наглядным доказательством его, хотя и быстрой, но от этого не менее вдумчивой работы является замена нескольких строк, произведенная им.

Вернемся к тексту сцены. В речи Томаса Мора после слов "крепите мир" в строке небольшой перерыв - Шекспир задумался, потом написал:

                 и стойте на коленях, 
 Как на ногах, покуда не простят вас! 
 Война надежней той, что вы ведете, 
 Чье послушанье - бунт; и ваши войны 
 Немыслимы без послушанья. Кто вожак 
                         повстанцев...

Дальше уже шло, как в окончательном тексте. Но, сложный образ (стоять на коленях - лучший вид борьбы, чтобы добиться своего) не получился; Шекспиру он, по-видимому, не понравился, и он зачеркнул слова от "Война надежней..." до "Немыслимы без послушанья". Вместо них он написал то, что стоит в приведенном тексте.

Среди шекспироведов Э. К. Чемберс всегда отличался предельной осторожностью, когда возникал вопрос о признании Шекспира автором сомнительных текстов. Если такой авторитет, как он, согласился с доводами тех, кто признал 147 строк рукописью Шекспира, - это само по себе добавляет весомость их заключению. Но мало того, Э. К. Чемберс обратил внимание на еще одно добавление в рукописи пьесы. Правда, оно сделано не почерком D (т. е. предположительно, Шекспира), а почерком С, т. е. суфлера. Суфлеры своих стихов не сочиняли, они лишь добавляли в текст строки, сочиненные драматургом. Так и в данном случае. Вставка представляет собой сочинение одного из соавторов. Но кого - Манди, Четла, Хейвуда, Шекспира, Деккера?

Прежде, чем познакомиться с мнением Э. К. Чемберса об этом, посмотрим, что представляет собой вставка. Томас Мор, назначенный лордом-канцлером, рассуждает о том, как должен разумный человек относиться к полученной им власти. Монолог написан вполне в духе философии гуманизма эпохи Возрождения.

 Таким или другим мне быть - решают 
 На небе. То, что мы зовем фортуной, 
 Есть следствие велений высшей силы. 
 Она с рожденьем каждому дает 
 Его природу.- Милостивый боже! 
 Ведь это я, родившийся столь низко, 
 Возвысился, стал во главе страны 
 И издаю законы; я поставлен 
 Над всеми; дань коленопреклоненья 
 От старших получаю. Уступают 
 Мне путь и те, кому я сам обязан 
 Оказывать почет. Кто долг забудет, 
 Легко поддастся порче. Мор, запомни: 
 Почет, богатство, чин и поклоненье, 
 Чем более ты будешь их лелеять, 
 Они тебя опутают, как змеи. 
 Их пестрой чешуей не обольщайся, 
 Не забывай - их жала ядовиты; 
 И следуй правилу: лишь тот велик, 
 Кто пряжу спряв удачно, не забудет, 
 Что нитей на клубке осталось больше. 
            (Перевод мой.- А. А.)

Начало приведенной здесь речи в подлиннике звучит:

It is in Heaven that I am thus and thus.

Э.К. Чемберс подметил, что подобное же выражение встречается в "Отелло":

'Tis in ourselves that we are thus and thus.

Быть такими или другими зависит от нас (I, 3, 322).

Эти слова произносит Яго. Совершенно очевидно, что используя одинаковый фразеологический оборот, два персонажа из разных пьес выражают противоположные моральные принципы. Томас Мор признает извечный мировой порядок, но вера в судьбу, предопределяемую свыше, не освобождает, по его мнению, от ответственности. Человек обязан помнить об основах морали и человечности. Яго, напротив, отвергает любые принципы нравственности: люди вправе удовлетворять свои желания любой ценой.

Значит ли это, что перед нами произведения разных авторов? Нет. Шекспир не раз изображал столкновение именно этих двух отношений к жизни. Этот конфликт составляет одну из важнейших идейных основ его драматургии^*. Едва ли надо доказывать, что сочувствие Шекспира не на стороне таких людей, как Яго. Но речь Мора может быть оценена в полной мере лишь в контексте борьбы мировоззрений во времена Шекспира.

^* (См.: Аникст А. Шекспир. Ремесло драматурга, М., 1974.)