Рукопись пьесы и театральное представление

Хотя фолио в целом по полноте и точности текстов превосходит издания кварто, но и в нем есть места, свидетельствующие о несколько текучей, изменчивой природе шекспировских текстов, обусловленной их театральным происхождением. Это говорится не для того, чтобы принизить значение фолио и не с целью подорвать доверие к читаемым нами текстам, а с желанием привить правильное понимание того, что представляет собой пьеса Шекспира. Еще и еще раз надо повторить, что Шекспир писал не для чтения, а для театральных постановок. Дошедшие до нас тексты ценны не только тем, что они донесли мысли и образы гениального художника, мacтера драмы и поэзии, но и тем, что дают возможность хотя бы отчасти представить себе воплощение этих произведений на сцене.

Театральное искусство зыбко. Одни спектакль пьесы часто непохож на другой. Самые разные условия воздействуют на сценическое воплощение пьесы. Отдельные части ее то слабее, то сильнее впечатляют зрителей. Случается, что пьеса, увиденная нами однажды, во второй раз уже в чем-то изменилась: элементы действия меняются, вместо финала первого варианта нам показывают новую концовку спектакля. Словом, частности меняются, внося изменения и во впечатления зрителей. Некоторые тексты фолио, как, впрочем, и кварто, отражают частные модификации в пьесах.

Посмотрим примеры этого в фолио.

В "Троиле и Крессиде" Троил дважды прогоняет Пандара. Сначала это происходит в третьей сцене V акта:

 Троил. Прочь, мерзкий сводник! Срам и стыд 
        Пускай тебя навеки заклеймит.

Потом эти же слова повторены перед эпилогом (V, 10, 32-34)^*, сказав их, Троил уходит, а Пандар остается и произносит циничный эпилог о том, как тяжело живется сводникам.

^* (Шекспир, т. 5, с. 466.)

По-видимому, первоначально Пандар, изгнанный Троилом, больше на сцене не появлялся. Его роль заканчивалась в третьей сцене V акта, и Троил завершал пьесу героическим монологом. Его последние слова были:

 Идите в Трою смело и спокойно: 
 За Гектора мы отомстим достойно.

Такой финал намекает на то, что пьеса должна иметь продолжение. И действительно, есть мнение, что Шекспир намеревался написать вторую часть "Троила и Крессиды". При ближайшем знакомстве с пьесой это представляется логичным и вполне возможным. Но Шекспир этого не сделал. Взамен он придал пьесе новый финал. После слов Троила о мести появляется Пандар, Троил с бранью прогоняет его и уходит, а Пандар обращается к зрителям, заканчивая свою речь словами:

 Пойду опять трудиться, ну а вам 
 Болезни по наследству передам.

Между текстами "Отелло" в кварто и фолио есть несколько различий. В третьей сцепе I акта, происходящей во дворце дожа, чувствуется редакторская правка. В кварто кое-что пространней изложено. Речь идет о том, ехать ли Дездемоне с Отелло на войну:

 Дож.       Решайте, как хотите, меж собой, 
            Остаться ль ей иль ехать, но событья 
            Торопят нас. 
[Дездемона. Милорд, сегодня ночыо? 
 Дож.       Да, да, сегодня ночью.] 
 Отелло.    Очень рад.

В прямых скобках текст из кварто 1622. В фолио Дездемона молчит. Вместо нее говорит первый сенатор: "Вам надо выезжать сегодня ночыо".

В конце сцены, когда Яго остается наедине с Родриго, в фолио две маленькие перемены. В речи Яго вскоре после слов "Она молода и переменится", снята фраза "Она переменится, обязательно переменится", ибо это повторение.

Далее первоначально было:

Яго.      Ступай, счастливый путь. Родриго, 
                              слышишь? 
[Родриго.  Что именно? 
Яго.       Топиться чтоб ни-ни! 
Родриго.   Я передумал.] Заложу именье.

Слова в прямых скобках отсутствуют в фолио. В современных текстах они восстановлены по кварто. В свою очередь в кварто опущено, что Родриго собирается заложить имение и раздобыть средства, чтобы наполнить кошелек, как советовал ему Яго.

Заметим, что в кварто нет знаменитой песни Дездемоны об иве. Вероятно, мальчик-актер, игравший Дездемону, не мог петь. В фолио песня восстановлена, очевидно, по рукописи Шекспира.

Уже говорилось, что текст "Макбета" дошел до нас в сокращенном виде. Мы знаем, что вымарки делались подчас небрежно и в тексте оставались следы и намеки на выпущенные сцены. В этой пьесе они явны в самом начале.

Росс докладывает королю Дункану о ходе битвы:

 Король Норвежский, вождь несметных 
                             полчищ, 
 И с ним Кавдорский тан, предатель 
                            низкий, 
 Ударили на нас. И длился бой. 
 Пока Макбет, возлюбленный Беллоны, 
 Испытанной броней себя прикрыв, 
 Грудь с грудью, меч к мечу, 
                    в единоборстве 
 Не выбил из норвежца спесь. 
       (I, 2, перев. Ю. Корнеева).

Участвуя в битве, Макбет не мог не знать, что в ней сражается изменник - тан Кавдора. Но в следующей сцене он об этом не осведомлен, ибо, когда ведьмы величают его Кавдорским таном, Макбет возражает:

 Но я не Кавдор, ибо тан Кавдорский 
 Живет и благоденствует. 
                      (I, 3, 72).

Возможно, сговор Кавдора с норвежским королем был тайным, полагает У. У. Грег, и стал известным только после битвы. Если в недошедшем до нас варианте этому было объяснение, то в известном нам тексте его нет, оно, в таком случае, утеряно.

Однако это частность, обычно никем не замечаемая ни в чтении, ни на сцене. Но вот что важнее.

Когда Макбет уже готов отказаться от замысла убить короля, жена упрекает его:

 Так что за зверь в тот раз тебя заставил 
 Мне открывать намеренья свои? 
 (I, 7, 47. Перев. Б. Пастернака).

Значит, был какой-то разговор между ними, когда Макбет признался жене в своем честолюбивом намерении. Но в пьесе его нет. Более того, если такое признание Макбет сделал, значит, он сам первый задумал убить короля Дункана. Теперь же в пьесе зачинщица заговора - леди Макбет. Она первая решает, что он должен стать королем. Прочитав полученное от Макбета письмо с рассказом о предсказании ведьм, она восклицает:

 Да, ты Гламисский и Кавдорский тан 
 И будешь тем, что рок сулил, но слишком 
 Пропитан молоком сердечных чувств, 
 Чтоб действовать... 
             ...Я неотступно в уши 
 Начну тебе о мужестве трубить 
 И языком разрушу все преграды 
 Между тобой и золотым венцом... 
 (I, 5, 16-31).

Когда вскоре появляется Макбет и сообщает, что в их замок едет король, она сразу начинает подстрекать мужа убить его (I, 5, 55 - 74). Но далее из монолога Макбета о кинжале со всей ясностью вытекает, что ответственность лежит именно на нем.

Можно допустить забывчивость и мелкие несообразности вроде тех, что связаны с судьбой Кавдорского тана. Но здесь речь идет о центральном моменте сюжета, и трудно поверить, что Шекспир не решил для себя, кто задумал убийство короля. Скорее мы имеем здесь дело с последствиями сокращения и каких-то переделок для заполнения брешей. Но У. У. Грег предупреждает об опасности слишком уверенных и поспешных умозаключений о том, как на самом деле писалась пьеса.

Есть в ней еще одна загадка.

Образы ведьм, несомненно, создал Шекспир. Но в двух местах трагедии есть ремарки об исполнении песен. В конце III, 5 сказано: "За сценой поют: "Пошли отсюда, пошли отсюда" и т. д.", в IV, 1, 43 ремарка гласит: "Музыка и песня: "Черные духи" и т. д.". В первом случае песню исполняли, уходя со сцены, ведьмы, во втором - Геката, пришедшая на свидание с ведьмами. Полный текст обеих песен имеется в пьесе Томаса Мидлтона "Ведьма", сохранившейся в рукописи и не публиковавшейся при жизни Шекспира. Точная дата пьесы Мидлтона не установлена.

Кто же заимствовал эти песни - Шекспир у Мидлтона или Мидлтон у Шекспира? Э. К. Чемберс, Дж. Довер Уилсон и У. У. Грег склонны видеть здесь вставку, сделанную кем-то, помимо Шекспира. Им следует верить. Если это так, значит, эффектным местом спектакля мы обязаны не самому Шекспиру, а кому-то из его труппы. Здесь перед нами пример обогащения пьесы в процессе ее сценической жизни. Вспомним, что то же самое, по-видимому, произошло с песенкой об иве в "Отелло".

Скажем еще об одной сцене в "Антонии и Клеопатре".

Когда умирающего Антония приносят к царской усыпальнице, где скрывается египетская царица, она восклицает:

 О солнце! Небеса испепели! 
 Пусть вечный мрак вселенную объемлет. 
 Антоний! О Антоний! О Антоний!.. 
 Сюда, друзья! Да помогите ж им, 
 Ирада, Хармиана! Помогите 
 Внести его сюда наверх! 
 (IV, 13, 9 - 13, перев. М. Донского).

Сразу после приказа Клеопатры Антоний гордо говорит:

                         Молчанье! 
 Не Цезарь сверг Антония. Антоний 
 Сам над собой победу одержал. 
                (IV, 13, 9-15).

Слова Антония не вяжутся с приказом Клеопатры поднять его наверх. Еще большее недоумение вызывает то, что через несколько секунд Клеопатра повторяет приказ:

 Сюда, ко мне, ко мне, Антоний, 
 Вы, девушки, и вы, друзья, - поднимем 
 Его наверх. 
                   (IV, 13, 29-31).

Не только приказы, даже просьбы царицы исполнялись сразу. Почему же она повторяется?

Здесь есть какая-то странность, которая легко устраняется, если мы вспомним, что трагедия напечатана с авторской рукописи. В рукописях встречается то, что называют преждевременным началом. Шекспир передумывает: написав какие-то строки, он решает отодвинуть их несколько дальше, но либо забывает зачеркнуть, либо делает неясную пометку, и строки остаются в рукописи. В суфлерских экземплярах такие повторы, как правило, устранены. В авторской рукописи они встречаются, и это один из вернейших признаков того, что перед нами подлинный текст самого Шекспира. Если произвести ту манипуляцию, которую должен совершить суфлер, готовя сценический вариант, то это место должно выглядеть иначе. Последняя встреча Антония и Клеопатры начинается с того, что они, каждый по-своему, оценивают трагическое положение, в котором оказались: она - отчаянными возгласами, он - мужественным афоризмом в римском стиле -

 Клеопатра. О солнце! Небеса испепели! 
            Пусть вечный мрак вселенную объемлет. 
 Антоний.                                Замолчи! 
            Не Цезарь сверг Антония. Антоний 
            Сам над собой победу одержал. 
                           (IV, 13, 9-15).

Лишь после этого Клеопатра велит поднять Антония наверх.

Здесь перед нами не поправка, внесенная в театре, а отражение непосредственной работы Шекспира над рукописью. Подобных примет в печатных текстах, естественно, не очень много. Но когда они попадаются, мы приближаемся к самому Шекспиру. Это же относится к тем случаям, когда в печатном тексте отражается работа театра над пьесой. Непосвященным отмеченные здесь промахи могут показаться досадными пятнами на творениях гения. Но после замечательных открытий шекспироведов становится понятно: несовершенства текста не отдаляют нас от подлинного Шекспира, а скорее приближают к пониманию того, как создавал он свои великие произведения.