Метафоры Шекспира как выражение характеров действующих лиц
(Напечатано впервые в книге Шекспировский сборник, ВТО. М., 1947.)
Вопрос о том, в какой степени и какими средствами Шекспир индивидуализировал язык созданных им действующих лиц, все еще требует решения. А между тем этот вопрос представляет не только теоретический, но и практический интерес - прежде всего для актеров, работающих над шекспировскими ролями, а также для переводчиков Шекспира. В особенности это относится к советскому театру, который стремится в своей работе над Шекспиром к максимальной индивидуализации действующих лиц.
Роу, первый биограф Шекспира (1709), и Александр Поп некогда утверждали, что, если бы даже не было указаний в тексте Шекспира, мы все-таки узнали бы говорящее лицо. Хотя язык великого драматурга и покрылся с того времени "пылью веков", многие современные читатели "инстинктивно" чувствуют, что, например, Гамлет говорит не так, как говорит Офелия, Отелло говорит не так, как говорит Яго, и т. д. Но в чем именно заключается различие? Как ни странно, этот вопрос до сих пор не подвергался всестороннему изучению.
Язык Шекспира, как известно, исключительно богат образами. "Каждое слово у него картина", - писал о Шекспире английский поэт XVIII века Томас Грей. Отсюда напрашивается предположение: не отразились ли в какой-то мере характеры действующих лиц в этих картинах? Ведь и в жизни, в нашей обыденной речи, мы, вероятно, чаще сравниваем затронутые нами явления с тем, что каждому из нас особенно близко и понятно. В литературе дело, по-видимому, нередко обстоит иначе, поскольку поэт или писатель при создании метафор может исходить не из личных склонностей, а из эстетического канона данной "школы" или "традиции". В драматических произведениях персонажи часто говорят языком, а следовательно, и образами автора. Одних предположений, как и "инстинктивных" чувств, далеко не достаточно.
Автор этих строк в работе "Язык и стиль Шекспира", говоря об индивидуальных особенностях шекспировских персонажей, писал: "Огромное значение имеет гамма образов, преобладающая в речах действующего лица". Это утверждение, однако, не было тогда подкреплено анализом фактов. В обширной литературе, посвященной Шекспиру, можно, вероятно, найти немало высказываний, утверждающих ту же мысль. Но не меньше можно найти и обратных высказываний, вообще отрицающих наличие определенно выраженного индивидуального своеобразия в языке созданных Шекспиром действующих лиц. Впрочем, подавляющее большинство исследований, посвященных Шекспиру, совсем не касается этого вопроса, хотя последний и имеет первостепенное значение для изучения поэтики Шекспира.
"Гаммы образов" имеют тем большее значение при изучении Шекспира, что последний почти не пользовался для характеристики своих действующих лиц всем тем арсеналом средств, каким пользуются новейшие драматурги. Так, например, подавляющее большинство ремарок, которые встречаются в общепринятом шекспировском тексте, принадлежит позднейшим редакторам этого текста; если некоторые ремарки и восходят к изданиям времен Шекспира, то являются они, по-видимому, пометками, сделанными в театре в ходе репетиций "хранителем книг" (режиссером) или суфлером, и, таким образом, также относятся к интерполяциям. Шекспир почти не описывает внешности своих героев. Количество средств тут крайне сужено. И тем значительней становится роль каждого из этих средств.
Наиболее фундаментальным исследованием метафор Шекспира является книга Сперджен*. Образы Шекспира, однако, рассматриваются тут лишь в отношении всего его творчества в целом или в отношении отдельных его пьес. Сперджен не касается образов как выразителей "характеров". И только в "Приложениях" к своей книге она упоминает о "других интересных функциях образов". Перечисляя эти "функции", Сперджен говорит о той помощи, которую может оказать исследование образов для "раскрытия темперамента и характера действующего лица, употребляющего данные образы". "Это весьма интересная тема, которая достойна исследования, - пишет Сперджен. - Возьмем, например, образы Фальстафа в двух частях "Генриха IV". Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что они ясно указывают на перемену, которую претерпевает жирный рыцарь". Далее Сперджен дает несколько примеров образов из текста роли Фальстафа и заключает краткий перечень словами: "Я полагаю, что на протяжении двух частей "Генриха IV" Шекспир изображает падение жирного рыцаря, что и находит отражение в его образах"**.
* (Caroline E. F. Spurgeon. Shakespeare's Imagery. Cambridge, 1935. Кроме книги Сперджен существует еще одно столь же обстоятельное исследование на эту тему: Clemen W. Shakespeares Bilder, ihre Entwicklung und ihre Funktionen im dramatischen Werk. Bonn, 1937.)
** (Spurgeon. Ibid, p. 379-380.)
Итак, даже весьма беглый анализ образов шекспировского персонажа помог исследовательнице подкрепить свою концепцию об эволюции этого персонажа*. Этот факт показывает, как много обещает предпринятая нами работа.
* (Тема об эволюции Фальстафа позднее была разработана в кн.: Dover Wilson. The Fortunes of Falstaff. Cambridge, 1943.)
Сперджен лишь бегло и мимоходом коснулась содержательной темы. Как мы сказали, большинство посвященных Шекспиру работ этой темы даже не касается, а многие работы отрицают или сводят к минимуму индивидуальные особенности языка шекспировских персонажей.
Лет двадцать тому назад, благодаря работам Довера Вильсона и Гренвиль-Баркера*, в английском шекспироведении было модным рассматривать Шекспира прежде всего как драматурга; за последнее время, однако, Шекспира все чаще рассматривают прежде всего как "драматического поэта". Реализм созданных Шекспиром персонажей, их психологические, а следовательно, и языковые особенности всячески затушевываются**.
* (Dover Wilson. What happens in Hamlet. Cambridge, sec. ed. 1937. Granvill-Barker. Prefaces to Shakespeare. London, 1927.)
** (См., напр.: Bethell S. L. Shakespeare and the Popular Dramatic Tradition. London, 1944.)
Нам приходится строить наше исследование на еще не возделанном месте. Если в результате исследования мы найдем в образах отдельных действующих лиц определенную закономерность, то тем самым, во-первых, мы еще раз подтвердим, что действующие лица, созданные Шекспиром, говорят не от автора, но, так сказать, "от себя", то есть являются самостоятельными индивидуумами, - иными словами, мы получим лишнее подтверждение реализма Шекспира; во-вторых, мы зафиксируем один из способов, при помощи которого Шекспир (вероятно, бессознательно) индивидуализировал язык своих персонажей; и, наконец, в самих образах, преобладающих у данного лица, мы найдем ценный материал для его психологической характеристики.