Глава 14. Прекрасный друг и смуглая дама
"Сонеты"
В 1598 году Ф. Мерез упомянул "сладостные сонеты, известные его (Шекспира) друзьям", и в 1599 году два сонета (138 и 144) контрабандным путем попали в один из поэтических сборников. Первое издание "Сонетов" в 1609 году тоже, по-видимому, было "пиратским". В фолио, содержавшее только пьесы, "Сонеты" не были включены, и повторное издание их появилось лишь в 1640 году.
Общепринято считать, что "Сонеты" были написаны между 1592 и 1598 годами. Л. Хотсон, расшифровывая аллюзии, содержащиеся в тексте, утверждает, что большая часть "Сонетов" была написана уже в 1589 году (L. Holson, Shakespeare's Sonnets Dated, 1949).
"Сонеты" были написаны Шекспиром в разное время и по разным поводам. Кто-то - едва ли то был сам Шекспир - собрал их вместе и издал. Из них можно вычитать лирическую повесть о глубочайшей дружеской привязанности поэта к прекрасному юноше и о страстной любви к некрасивой, но пленительной женщине. Мы узнаем далее, что друг и возлюбленная поэта сблизились и оба, таким образом, изменили ему. Многие исследователи Шекспира решили, что "Сонеты" в самом точном смысле автобиографичны. В них стали видеть поэтический документ, в котором Шекспир рассказал факты своей личной жизни и изложил связанные с ними интимные переживания*.
* (См. "Сонеты Шекспира в автобиографическом отношении" в кн.; Н. Стороженко, Опыты изучения Шекспира, М. 1902, стр. 302-342. Автобиографичность "Сонетов" отрицает Ив. Иванов в предисловии к "Сонетам" в соч. Шекспира под ред. С. Венгерова (изд. Брокгауз-Ефрон), т. 5, СПб. 1905, стр. 392-405. Обзор новейшей иностранной литературы о "Сонетах" см. в "Shakespeare Survey 15", Cambridge, 1962, p. 10-18.)
В связи с этим стали доискиваться, кто же те лица, о которых рассказано в сонетах, - его друг и возлюбленная. Кроме того, в сонетах 78-86 упоминается некий поэт, оказавшийся соперником Шекспира в поисках благосклонности у знатного молодого друга.
Желание узнать какие-либо факты, которые пополнили бы наши сведения о жизни Шекспира, понятно. Однако приходится признать, что, с точки зрения науки, нет достаточных оснований для того, чтобы решить вопрос о том, кто были те лица, о которых говорится в "Сонетах". Нужны факты и документы, а наука не располагает ими. Поэтому все, что касается данной стороны "Сонетов", было и остается гадательным. И вероятно, останется таковым навсегда.
Розыски лиц, о которых говорится в "Сонетах", имеют в своей основе наивный взгляд, будто создание поэта или художника лишь повторяет то, что было в действительности.
Верно, что художник всегда исходит из реального, но источником творческого воображения является вся действительность, а не один факт. Художник вкладывает в изображаемое им свой жизненный опыт, чувства, взгляды, настроения, которые не обязательно и не непосредственно относятся именно к данной модели.
Мы достаточно знаем, какова была Форнарина, и не сделаем наивной ошибки, предположив, что в ней Рафаэль нашел ту высшую духовную красоту, которая составляет украшение созданных им мадонн. Нам понятно, что Джоконда не просто портрет женщины, которую знал Леонардо да Винчи. И точно так же обстоит в лирике. Трудно найти в русской поэзии стихотворение, более возвышенно воспевающее любовь, чем пушкинское "Я помню чудное мгновенье...". Но разве мы не знаем, что женщина, встреча с которой вызвала эти дивные строки, была далека от идеального образа, возникающего в стихотворении.
Это не значит, что красота и возвышенность чувств в лирике не имеют ничего общего с жизнью. Но мы совершили бы ошибку, приняв все сказанное поэтом буквально, связав это непосредственно с его биографией. Творчество поднимает и поэта над самим собой, каким он является в повседневной жизни. Об этом лучше всех рассказал нам Пушкин ("Пока не требует поэта...", стихотворение "Поэт", 1827).
Рассматривая "Сонеты" Шекспира, необходимо прежде всего точно представлять себе требования композиции, которым должен был подчинять свое воображение поэт.
Форма сонета была изобретена давным-давно, еще в XIII веке. Ее создали, вероятно, провансальские поэты, но свое классическое развитие сонет получил в Италии эпохи Возрождения у Данте и Петрарки.
В сонете всегда четырнадцать строк. Классическая итальянская форма сонета строится следующим образом: два четверостишия и два трехстишия с системой рифм: abba-abba-ccd-ede или abab-abab-ccd-eed. Сонет не допускает повторения слов (кроме союзов и предложных слов или артиклей). Первое четверостишие должно содержать экспозицию, то есть изложение темы, причем уже самая первая строка должна сразу вводить читателя в тему стихотворения. Во втором четверостишии дается дальнейшее развитие темы, иногда по принципу противопоставления. В трехстишиях излагается решение темы, итог, выводы из размышлений автора.
Сначала английские поэты следовали итальянской схеме построения сонета, затем выработалась своя система композиции сонета. Английская его форма состоит из трех четверостиший и заключительного двустишия (куплета). Принятый порядок рифм: abab-cdcd-efef-gg. Эта система является более простой по сравнению с итальянской схемой Петрарки. Так как ею пользовался Шекспир, то она получила название Шекспировской.
Как и в классическом итальянском сонете, каждое стихотворение посвящено одной теме. Как правило, Шекспир следует обычной схеме: первое четверостишие содержит изложение темы, второе - ее развитие, третье - подводит к развязке, и заключительное двустишие в афористической лаконичной форме выражает итог. Иногда это вывод из сказанного выше, иногда - наоборот, неожиданное проги- вопоставление всему, о чем говорилось раньше, и, наконец, в некоторых случаях просто заключение, уступающее в выразительности предшествующим четверостишиям; мысль как бы затихает, успокаивается.
В ряде случаев Шекспир нарушает этот принцип композиции. Некоторые сонеты представляют собой последовательное от начала до конца развитие одной темы с множеством образов и сравнений, иллюстрирующих главную мысль.
Вчитываясь в "Сонеты" Шекспира, можно увидеть, как он все более овладевал этой сложной формой. В некоторых, особенно начальных, сонетах еще чувствуется скованность поэта, форма как бы тянет его за собой. Постепенно Шекспир достигает той свободы владения формой, когда ни сам он, ни мы уже не ощущаем ее стеснительных рамок, и тогда оказывается, что в четырнадцать строк можно вместить целый мир, огромное драматическое содержание, бездну чувств, мыслей и страстей.
Ко времени Шекспира сонетная поэзия, да и лирика вообще, были необыкновенно богаты. Уже Петрарка, родоначальник поэзии эпохи Возрождения и отец всей новой европейской лирики, в своих сонетах и канцонах глубоко и многообразно выразил сложные душевные переживания, особенно в любви.
Поэты того времени стремились не столько к новизне сюжета, сколько искали такие выразительные средства, образы и сравнения, благодаря которым известное всем зазвучало бы по-новому.
Еще Петрарка определил внутреннюю форму сонета, его образную систему. В основе ее лежало сравнение. Для каждой темы поэт находил свой образ или целую цепь их. Чем неожиданнее было уподобление, тем лучше оно считалось. Сравнение доводилось нередко до крайней степени гиперболизма. Но поэты совершенно не боялись преувеличений.
Содержание сонета составляет чувство или настроение, вызванное каким-нибудь фактом. Самый факт лишь глухо упоминается, дается намеком, а иногда у сонета и вовсе отсутствует непосредственный повод. В таких случаях стихотворение служит выражением настроения, владеющего поэтом. Главное - в выражении эмоций, в том, чтобы найти слова и образы, которые не только передадут душевное состояние лирического героя, но и заразят этим настроением читателя. Но не только настроение. Важна была и мысль. Сонетная лирика всегда тяготела к философии, стремясь в поэтических образах передать определенный взгляд на жизнь.
Очень частыми были в поэзии уподобления человеческой жизни различным явлениям природы. Так, Шекспир сравнивает цветущую молодость друга с летней природой:
Сравню ли с летним днем твои черты? Но ты милей, умеренней и краше.
* ("Сонеты" цитируются в переводах С. Маршака. )
Неумолимый ход времени и неизбежность старости опять-таки уподобляются временам года:
Я думаю о красоте твоей, О том, что ей придется отцвести, Как всем цветам лесов, лугов, полей, Где новое готовится расти.
Пожалуй, ни в чем так не сказалось стремление к поэтической виртуозности, как в изумительном сочетании контрастов и противоречий, сливающихся в нерасторжимое единство. Иногда это у Шекспира всего лишь изощренный прием стихотворца, но временами в этой игре антитез отражается реальная противоречивость человеческих чувств.
Смежая веки, вижу я острей, Открыв глаза, гляжу, не замечая. Но светел темный взгляд моих очей, Когда во сне к тебе их обращаю. И если так светла ночная темь, - Твоей неясной тени отраженье, - То как велик твой свет в лучистый день, Насколько явь светлее сновиденья!
Шекспир уплатил дань традиции, но не ограничился ею. Рядом с привычными поэтическими ассоциациями мы находим у него образы и сравнения неожиданные. Это образы, взятые из повседневной жизни, сравнения и уподобления фактам, которые сами по себе ничуть не поэтичны. В сонете 23 поэт, оправдываясь, что он молчит и не находит слов для выражения чувств, уподобляет себя актеру, забывшему роль, и этот образ напоминает нам о профессии самого Шекспира. В сонете 30 основу образа составляет судебная процедура: свою память поэт уподобляет сессии суда, на которую в качестве свидетелей вызываются воспоминания, и эта процедура воссоздает облик отсутствующего друга. В сонете 47 сердце и глаза заключают договор на условиях наибольшего благоприятствования, как мы сказали бы теперь, выражаясь дипломатическим языком. Договор состоит в том, что, когда сердце жаждет увидеть любимого друга, глаза доставляют ему эту радость, а когда глазам недостает лицезрения друга, сердце зовет их на пир и угощает воспоминаниями о том, как он прекрасен. В сонете 48 любовь сравнивается с сокровищем; поэт не удосужился запереть его в шкатулку, и вор похитил его. В сонете 52 другой вариант того же сравнения: поэт, как богач, хранит сокровища своих чувств в шкатулке и в любое время может отомкнуть ее, чтобы насладиться зрелищем хранящихся там драгоценностей. В сонете 74 смерть уподобляется аресту, от которого нельзя освободиться никоим образом - ни выкупом, ни залогом, ни отсрочкой. Может быть, самый неожиданный по прозаичности тот образ, на котором построен сонет 143: когда у хозяйки убегает одна из домашних птиц, она опускает на землю ребенка, которого держала на руках, и начинает ловить беглянку, ребенок же плачет и просится на руки; себя поэт уподобляет покинутому и плачущему ребенку, а свою возлюбленную, которая гонится за убегающей от нее надеждой на иное, большее счастье, сравнивает с крестьянкой, ловящей домашнюю птицу.
Расширение сферы поэтических образов введением самых разнообразных явлений жизни реалистически обогащало традиционные формы стиха. С течением времени поэзия Шекспира все более утрачивала условность и искусственность, приближаясь к жизни, и мы особенно видим это в метафорическом богатстве его сонетов.
То время года видишь ты во мне. Когда один-другой багряный лист От холода трепещет в вышине - На хорах, где умолк веселый свист. Во мне ты видишь тот вечерний час, Когда поблек на западе закат И купол неба, отнятый у нас, Подобьем смерти - сумраком объят. Во мне ты видишь блеск того огня, Который гаснет в пепле прошлых дней, И то, что жизнью было для меня, Могилою становится моей.
Многие из сонетов представляют собой цепь метафор, как только что процитированное стихотворение, где поэт уподобил себя сначала осеннему лесу, затем сумеркам и, наконец, догорающему огню.
В других случаях сонет состоит из одной развернутой метафоры. В сонете 24 образ друга уподобляется портрету, сделанному гравером, и это составляет основу всех сравнений, введенных поэтом в стихотворение:
Мой глаз гравером стал и образ твой Запечатлел в моей груди правдиво. С тех пор служу я рамою живой, А лучшее в искусстве - перспектива. Сквозь мастера смотри на мастерство, Чтоб свой портрет увидеть в этой раме. Та мастерская, что хранит его, Застеклена любимыми глазами. Мои глаза с твоими так дружны: Моими я тебя в душе моей рисую. Через твои с небесной вышины Заглядывает солнце в мастерскую. Увы, моим глазам через окно Твое увидеть сердце не дано.
Часто Шекспир действительно сладкозвучен и медоточив, но по-настоящему интересным он становится тогда, когда поражает нас неожиданными метафорами, сложившимися в кончетти. В сонете 124 говорится: любовь может быть случайной прихотью, и тогда она - незаконное дитя; но любовь бывает истинной страстью, и тогда она - дитя законное. Незаконные дети зависят от превратностей судьбы, законным - уготована судьба определенная, и их право никем не может оспариваться. В этом странном сравнении нетрудно увидеть отражение социальных условий эпохи Шекспира. В сонете 134 кончетти построено на имущественно-правовых понятиях тогдашнего времени. Владелец имущества мог заложить его и получить под него деньги. Вернув залог, он получал свое имущество обратно. При этой операции необходимы были всякого рода формальности, в том числе поручительства лиц, обладавших достаточным доходом, дававшим гарантию сделке. И вот, мы читаем в сонете:
Итак, он твой. Теперь судьба моя Окажется заложенным именьем, Чтоб только он - мое второе я - По-прежнему служил мне утешеньем. Но он не хочет, и не хочешь ты. Ты не отдашь его корысти ради. А он из бесконечной доброты Готов остаться у тебя в закладе. Он поручитель мой и твой должник. Ты властью красоты своей жестокой Преследуешь его, как ростовщик, И мне грозишь судьбою одинокой. Свою свободу отдал он в залог, Но мне свободу возвратить не мог!
Если поэмы еще в основном пребывают в сфере романтической идеальной традиции поэзии Ренессанса, то сонеты характеризуются довольно значительным отходом от этой традиции. Но все же и они представляют собой поэтическое искусство сложного и во многом условного характера. Это было связано с общей концепцией поэзии, характерной для ренессансного гуманизма.
Сложность поэтической образности сонетов отражает стремление выразить всю сложность самой жизни и, в первую очередь, душевного мира человека. Мы уже видели, что в поэмах частные случаи служили поводом для широких обобщений, касавшихся всей жизни. То же самое и в сонетах. Иногда кажется, что речь идет о каком-то чисто личном, мимолетном настроении, но поэт непременно связывает его с чем-то большим, находящимся вне его. Через образы и сравнения утверждается идея мирового единства. То, что происходит в душе одного человека, каким-то образом оказывается связанным со всем состоянием мира. В драмах Шекспира и, особенно, в его трагедиях мы сталкиваемся с таким же сочетанием частного и общего.
Поэты Возрождения, и особенно Шекспир, очень остро ощущали противоречия жизни. Они видели их и во внешнем мире, и в душе человека. Лирика раскрывает перед нами диалектику душевных переживаний, связанных с любовью, и это чувство оказывается не только источником высочайших радостей, но и причиной тягчайших мук. Но интимные переживания не заставляют поэта замкнуться в себе. Он не отделяет себя от повседневной жизни и от окружающего мира. Поэтому в образной системе любовной лирики Шекспира встречаются метафоры и сравнения, взятые не только из мира природы, но из общественной жизни, и даже из экономики.
Ощущение богатства жизни, ее многогранности и противоречий не приводило Шекспира к распылению картины жизни на отдельные импрессионистические зарисовки. Может быть, самая удивительная черта его сонетов - это то, что как ни ограничены возможности этой малой формы самим размером, даже мгновенное переживание оказывается связанным со всем миром, в котором живет поэт.
Сонеты сложились в единый цикл, но единство здесь не столько сюжетное, сколько идейно-эмоциональное. Оно определяется личностью их лирического героя, - того, от чьего имени написаны все эти стихи.
В сонетах Шекспира есть внутренняя двойственность. Лирический герой един, но подчас очень различна форма, посредством которой выражается его душевный мир. В одних стихотворениях заметно подчинение господствовавшей традиции, в других - отрицание ее. Идеальное и реальное сосуществуют в "Сонетах" Шекспира в сложном сочетании, как и в его драматургии. Шекспир предстает здесь то как поэт, отдающий долг возвышенной и иллюзорной романтике аристократической поэзии, то как поэт-реалист, вкладывающий в традиционную форму сонета глубоко жизненное содержание, которое требует и образов, далеких от галантности, и мадригальной изящности.
Хотя в "Сонетах" Шекспира много реального, нельзя сказать, что здесь он предстает исключительно как поэт-реалист. Борьба реального с идеальным здесь не увенчалась полным торжеством реального. Поэтому место " Сонетов" где-то среди таких произведений, как "Бесплодные усилия любви", "Сон в летнюю ночь", "Ромео и Джульетта", и лишь отдельные, вероятно более поздние сонеты, перекликаются с "Гамлетом" и "Антонием и Клеопатрой".
Двойственность "Сонетов" заключается также и в том, что некоторые из них явно представляют собой литературные упражнения, тогда как другие проникнуты несомненным живым чувством. В одних случаях так и чувствуешь, что поэт занят подысканием образов, которые были бы похитрей, тогда как в других и сам он, и мы, его читатели, охвачены подлинностью переживания. Но даже и в тех случаях, когда искренность поэта несомненна, не следует преувеличивать значения личных мотивов. Личное Шекспир выражает в традиционной поэтической форме, подчиняющейся разнообразным условностям, и для того, чтобы понять в полной мере содержание "Сонетов", необходимо иметь в виду эти условности.
Поскольку порядок, в котором дошли до нас "Сонеты", несколько перепутан, содержание их яснее всего раскрывается, если сгруппировать стихотворения по тематическим признакам. В целом они распадаются на две большие группы: первые 126 сонетов посвящены другу, сонеты 127- 152 - Смуглой даме.
Сонетов, посвященных другу, гораздо больше, чем стихов о возлюбленной. Уже это отличает цикл Шекспира от всех других сонетных циклов не только в английской, но и во всей европейской поэзии эпохи Возрождения. При этом нетрудно заметить, что чувства, которые поэт питает к юному другу, кажутся, с точки зрения современных понятий, более уместными между лицами разных полов. Сравнивая отношения поэта к другу и возлюбленной, убеждаешься, что его он ставит выше, ценит больше, любит чище и сильнее. Это подало повод к кривотолкам, которые, однако, объясняются незнанием некоторых особенностей гуманистической морали эпохи Возрождения.
Итальянские гуманисты, разрабатывая новую философию, взяли себе в учители Платона. Из его учения они извлекли понятие о любви как высшем чувстве, доступном человеку. В отличие от средневековой философии, учившей, что человек сосуд всяких мерзостей, от которых он освобождается только тогда, когда его душа покидает бренную телесную оболочку, гуманисты провозгласили человека прекраснейшим существом вселенной. Именно красота и совершенство человека и побудили их выдвинуть идею, что человек достоин самой большой любви, которую раньше считали возможной только по отношению к богу.
Гуманисты-неоплатоники видели в любви не столько форму взаимоотношений между лицами разного пола, сколько истинно человеческую форму отношений людей друг к другу вообще. Дружбу между мужчинами они считали более высоким проявлением человечности, чем любовь к женщине, именно потому, что отношения между мужчинами нормально лишены сексуальности и в дружбе проявляется чистота чувств, их незамутненность физическим влечением.
"Сонеты" Шекспира - вдохновеннейший гимн дружбе.
Однако и дружба не лишена некоторого чувственного элемента. Красота друга всегда волнует поэта, и он изощряется в поисках образов для описания ее. Но здесь внешнее и телесное служит отблеском того духовного, что есть в человеке.
Шекспир отнюдь не был одинок в таком понимании дружбы. Сохранилось письмо великого гуманиста эпохи Возрождения Эразма Роттердамского, который описывал Ульриху фон Гуттену внешность и характер Томаса Мора. Уж на что сухим человеком был Эразм, но и он, этот прославленный скептик, писал о Томасе Море совершенно влюбленно. Не только нравственные качества автора "Утопии", но и внешность его вызывали любовное восхищение Эразма, который не забыл упомянуть и белизну кожи Томаса Мора, и цвет и блеск его глаз. Французский гуманист Мишель Монтень питал полную восхищения дружбу к Этьену де ла Боэси и писал о нем с энтузиазмом влюбленного.
Прославление друга, таким образом, представляет собою перенесение Шекспиром в поэзию мотивов, которые уже встречались в гуманистической литературе. Пусть славословие Шекспира по адресу другого мужчины покажется чрезмерным идеализмом, но не будет запятнано низменными предположениями. По этому поводу можно сказать словами старинного английского девиза: "Презренный тот, кто думает об этом плохо".
Преклонение перед красотой и величием человека составляет важнейшую черту гуманистического мировоззрения эпохи Возрождения. Для Шекспира, как и для других гуманистов, то был отнюдь не абстрактный идеал. Они искали и находили его живое, конкретное воплощение в людях. Юный друг и был для автора "Сонетов" идеалом прекрасного человека.
Напомним, что и в драмах Шекспира также получил отражение этот культ дружбы - в "Двух веронцах", "Бесплодных усилиях любви", в "Ромео и Джульетте", в "Юлии Цезаре" и в "Гамлете". Вернемся, однако, к "Сонетам".
Стихи, посвященные другу, имеют несколько тем. Первые 19 сонетов на все лады толкуют об одном и том же: друг должен жениться для того, чтобы его красота ожила в потомках. Простейший бытовой факт поднимается здесь Шекспиром на философскую высоту. Через всю группу сонетов проходит противопоставление бренности Красоты и неумолимости Времени - все рождающееся расцветает, а затем обречено на увядание и смерть. Однако Время может уничтожить лишь одно существо, но Жизнь будет продолжаться. Поэт и взывает к другу выполнить закон жизни, победить Время, оставив после себя сына, который унаследует его красоту. И есть еще одно средство борьбы со Временем. Его дает искусство. Оно также обеспечивает человеку бессмертие. Свою задачу поэт и видит в том, чтобы в стихах оставить потомству облик того человеческого совершенства, какое являл его прекрасный друг:
Ты притупи, о время, когти льва, Клыки из пасти леопарда рви, В прах обрати земные существа И феникса сожги в его крови. Зимою, летом, осенью, весной Сменяй улыбкой слезы, плачем - смех. Что хочешь делай с миром и со мной, - Один тебе я запрещаю грех. Чело, ланиты друга моего Не борозди тупым своим резцом. Пускай прекрасные черты его Для всех времен послужат образцом. А коль тебе не жаль его ланит, Мой стих его прекрасным сохранит!
Платонический характер дружбы, особенно вырисовывается в той группе сонетов, которые посвящены разлуке. (24, 44-47, 50, 51). Не тело, а душа тоскует об отсутствующем друге, и память вызывает перед мысленным взором поэта его прекрасный лик:
Усердным взором сердца и ума Во тьме тебя ищу, лишенный зренья. И кажется великолепной тьма, Когда в нее ты входишь светлой тенью.
Даже в отсутствии друг постоянно остается живой реальностью для поэта:
Так в помыслах моих иль во плоти Ты предо мной в мгновение любое. Не дальше мысли можешь ты уйти. Я неразлучен с ней, она с тобою.
Если вначале друг изображался как воплощение всех совершенств, то, начиная с 33 по 96 сонет, его светлый облик омрачается. Это выражено символически.
Так солнышко мое взошло на час, Меня дарами щедро осыпая. Подкралась туча хмурая, слепая, И нежный свет любви моей угас. Но не ропщу я на печальный жребий, Бывают тучи на земле, как в небе.
Какие же тучи омрачили эту дружбу? Об этом мы узнаем из сонета 41.
Хорош собой, - соблазну ты открыт, А перед лаской искушенных жен Сын женщины едва ли устоит. Но жалко, что в избытке юных сил Меня не обошел ты стороной И тех сердечных уз не пощадил, Где должен был нарушить долг двойной. Неверную своей красой пленя, Ты дважды правду отнял у меня.
Мы не будем следить за всеми перипетиями отношений между другом и поэтом. Первый пыл дружбы сменился горечью разочарования, наступило временное охлаждение. Но чувство любви все же победило в конце концов.
Поэт прощает другу даже то, что он отнял у него возлюбленную. Для него тяжелее лишиться его дружбы, чем ее любви.
Тебе, мой друг, не ставлю я в вину, Что ты владеешь тем, чем я владею. Нет, я в одном тебя лишь упрекну, Что пренебрег любовью ты моею.
Этот мотив заставляет вспомнить финал "Двух веронцев", где Валентин проявил готовность уступить Протею свою возлюбленную. В пьесе это кажется странным и неоправданным. Но, читая "Сонеты", в которых изображается аналогичная ситуация, можно понять этот загадочный эпизод "Двух веронцев"... В сонете 144 поэт пишет:
На радость и печаль, по воле Рока, Два друга, две любви владеют мной: Мужчина светлокудрый, светлоокий И женщина, в чьих взорах мрак ночной.
Этой женщине посвящена заключительная группа сонетов, начиная с 127 по 152. Если друг изображен как существо идеальное, то подруга поэта вполне земная:
Ее глаза на звезды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И черной проволокой вьется прядь. С дамасской розой, алой или белой, Нельзя сравнить оттенок этих щек. А тело пахнет так, как пахнет тело, Не как фиалки нежный лепесток. Ты не найдешь в ней совершенных линий, Особенного света на челе. Не знаю я, как шествуют богини, Но милая ступает по земле. И все ж она уступит тем едва ли, Кого в сравненьях пышных оболгали.
Этот сонет полон выпадов против идеализации женщины в лирике эпохи Возрождения. Штампованным признакам красоты Шекспир противопоставляет реальный женский образ, и если его возлюбленная отнюдь не идеальна, то в этом сонете он не предъявляет ей никаких упреков за то, что она обыкновенная женщина. Но в других стихотворениях мы узнаем, что возлюбленная "прихоти полна" (131), что она терзает его и друга "прихотью измен" (133), и горечь охватывает его, когда он вынужден спросить себя:
Как сердцу моему проезжий двор Казаться мог усадьбою счастливой?
И все же поэт продолжает ее любить.
Мои глаза в тебя не влюблены, - Они твои пороки видят ясно. А сердце ни одной твоей вины Не видит и с глазами несогласно.
Чувство поэта становится крайне сложным. Смуглянка неудержимо влечет его к себе. Даже познав ее неверность, он сохраняет привязанность к ней, В их отношениях воцаряется ложь.
Когда клянешься мне, что вся ты сплошь Служить достойна правды образцом, Я верю, хотя и вижу, как ты лжешь, Вообразив меня слепым юнцом. Польщенный тем, что я еще могу Казаться юным правде вопреки, Я сам себе в своем тщеславье лгу, И оба мы от правды далеки. Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне, И, кажется, довольны мы вполне!
Какой огромный контраст между чувствами к другу и к возлюбленной. Там даже боль и горечь светлы, здесь обиды становятся непереносимыми и любовь превращается в сплошную муку.
Любовь - недуг. Моя душа больна Томительной, неутолимой жаждой.
Мало того, что Смуглая дама перевернула всю душу поэта, она отравила также сердце друга. Виной всему чувственность. Она отуманивает разум и лишает способности видеть людей и мир в их истинном свете.
Любовь слепа и нас лишает глаз. Не вижу я того, что вижу ясно. Я видел красоту, но каждый раз Понять не мог - что дурно, что прекрасно.
Трудно сказать, каков итог всей этой лирической истории. Если можно было бы быть уверенным в том, что расположение сонетов отвечает хронологии событий, то вывод получится трагический, потому что завершается весь цикл проклятиями той любви, которая принижает человека, заставляет мириться с ложью и самому быть лживым. Этого не меняют и два заключительных сонета (153 и 154), написанных в традиционной манере обыгрывания мифологического образа бога любви Купидона. Но можно думать, что история со Смуглой дамой вторглась где-то в середине истории дружбы (см. 41, 42), и тогда итоги следует искать где-то между 97 и 126 сонетами, может быть, в сонете 109.
Меня неверным другом не зови. Как мог я изменить иль измениться? Моя душа, душа моей любви, В твоей груди, как мой залог, хранится. Ты - мой приют, дарованный судьбой. Я уходил и приходил обратно Таким, как был, и приносил с собой Живую воду, что смывает пятна.
Любовь к другу такова, что она "не знает убыли и тлена".
Любовь - над бурей поднятый маяк, Не меркнувший во мраке и тумане. Любовь - звезда, которою моряк Определяет место в океане. Любовь - не кукла жалкая в руках У времени, стирающего розы На пламенных устах и на щеках, И не страшны ей времени угрозы. А если я не прав и лжет мой стих, - То нет любви и нет стихов моих.
Чувственная любовь, вторгшаяся в идеальные отношения между поэтом и другом, обоим принесла обиды, боль и разочарования. Прибежищем после перенесенных страданий является возобновленная дружба, которую испытания сделали еще прочнее. Страдание обогащает душу человека, делает ее более восприимчивой к переживаниям других.
То, что мой друг бывал жесток со мною, Полезно мне... ...Пускай та ночь печали и томленья Напомнит мне, что чувствовал я сам, Чтоб другу я принес для исцеленья, Как он тогда, раскаянья бальзам. Я все простил, что испытал когда-то, И ты прости, - взаимная расплата!
Платоническая идея любви, как чувства духовного, одерживает в "Сонетах" Шекспира полную победу. В свете этого становится очевидной нелепость некоторых биографических предположений, ибо спор здесь идет не между двумя видами чувственной любви, а между любовью чувственной и духовной.
В драме, разворачивающейся перед нами в "Сонетах", три персонажа: друг, Смуглая дама и поэт. Первых двух мы видим глазами поэта. Его отношение к ним претерпевает изменения, и из описаний чувств поэта перед нами возникает большой и сложный образ главного лирического героя "Сонетов". Мы с самого начала отказались от прямого отождествления лирического героя "Сонетов" с самим Шекспиром. Это - поэтический образ, имеющий такое же отношение к реальному Шекспиру, какое к нему имеют Гамлет или Отелло. Конечно, в образ лирического героя вошло немало личного. Но это не автопортрет, а художественный образ человека, такой же жизненно правдивый и реальный, как образы героев Шекспировских драм.
Подобно многим персонажам драм Шекспира, лирический герой возникает перед нами сначала еще не очень искушенным в жизни, полным благородных идеалов и даже иллюзий. Затем он проходит через большие душевные испытания, страдает и дух его закаляется, обретая понимание действительности во всей ее сложности и противоречиях. Ему случается совершать ошибки и переживать падения, но он честно сознается в своих слабостях, и от этого образ лирического героя становится для нас по-человечески глубоко симпатичным. Он не кончает так, как герои трагедий, но путь его тоже является трагическим. Ведь и благородные герои Шекспира, даже если их настигает смерть, погибают морально не сломленными, и в этом отношении между ними и лирическим героем "Сонетов" полное духовное родство.
Еще одна черта роднит лирического героя "Сонетов" с героями трагедий. Как и они, страдая, он не замыкается в мире личных переживаний. Своя боль научает его чувствовать боль, переживаемую другими людьми. Благодаря остроте чувств, возникающей в трагических переживаниях, ему открывается зрелище бедствий, оскверняющих всю жизнь. И тогда сознание его становится в полном смысле слова трагическим. Это мы и слышим в знаменитом сонете 66.
Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж Достоинство, что просит подаянья, Над простотой глумящуюся ложь, Ничтожество в роскошном одеянье. И совершенству ложный приговор, И девственность, поруганную грубо, И неуместной почести позор, И мощь в плену у немощи беззубой. И прямоту, что глупостью слывет, И глупость в маске мудреца, пророка, И вдохновения зажатый рот, И праведность на службе у порока. Все мерзостно, что вижу я вокруг, Но как тебя покинуть, милый друг!
Это перекликается с жалобами Лукреции в поэме, написанной, вероятно, раньше, чем был завершен цикл сонетов, и с монологом Гамлета "Быть или не быть?" (III, 1), написанным, вероятно, позже сонетов. Таким образом, мы видим, что на протяжении длительного периода у Шекспира неоднократно возникали мысли о страшной несправедливости, царящей в жизни. Заметим, что, в отличие от поэмы и трагедии, лирический герой "Сонетов" не ищет для себя выхода в смерти. Лукреция закололась для того, чтобы не пережить своего несчастья; Гамлет, потрясенный трагедией, происшедшей в его семье, и, в особенности, бесчестием матери, также помышлял о самоубийстве. Лирический герой "Сонетов", хоть и зовет смерть, все же находит нечто примиряющее его с жизнью: это его друг и радость, которую дает ему дружба, сильная, как любовь. Он не хочет покинуть своего друга в суровом мире.
"Сонеты" Шекспира - венец английской лирики эпохи Возрождения. Если оставить в стороне те стихи, где заметны условность и обязательные нормы сонетной лирики, то в других мы ощущаем подлинные человеческие чувства, большие страсти и гуманные мысли. То, что "Сонеты" начинаются гимном жизни, а завершаются настроениями, близкими к трагизму, отражает в этом маленьком цикле всю духовную, да и реальную историю эпохи. Вот почему в поэзии как самого Шекспира, так и его времени, "Сонеты" занимают столь высокое место: они - лирический синтез эпохи Возрождения.
|
ПОИСК:
|
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://william-shakespeare.ru/ 'Уильям Шекспир'