15. И вновь Стратфорд

^* (Hal1, Select Observations, sig. A3^r-v.)

Странно, что Сьюзан не смогла узнать почерк собственного мужа. Умела ли она читать и писать или научилась только подписывать свое имя? Во всяком случае, когда у Кука нашлось несколько свободных часов, он перевел 178 историй болезней из "не менее чем тысячи", записанных Холлом, и опубликовал их в 1657 г. под названием "Избранные наблюдения за английскими пациентами"^*. Хотя этот хирург упоминает две книги, сохранился, как известно, только один из дневников доктора Холла. В настоящее время он находится в Британской библиотеке, Эдджертонская рукопись, 2065.

^* (Это собрание включало в себя в общей сложности 200 "наблюдений", остальные не принадлежали Холлу.)

Джудит Шекспир была менее удачлива в браке, чем ее сестра, хотя ее муж происходил из безупречной семьи. Им был Томас Куини, сын Ричарда Куини, милейшего земляка Шекспиров. Когда Ричард в 1602 г. умер, он оставил жену Бесс и девять детей, ни одному из которых не исполнилось двадцати лет. Из всех детей наибольшие надежды возлагались на старшего сына, Ричарда-младшего, который затем преуспел в качестве бакалейщика в "Красном льве" в Баклерсбери в Лондоне и вместе со своим партнером, который тоне был из Стратфорда, купил две плантации в Вирджинии. Однако Дячудит вышла замуж не за Ричарда (он взял жену из семьи Сэдлеров), а за его брата Томаса, крещенного 26 февраля 1589 г. Томас не добился никаких заслуживающих упоминания успехов. Он стал виноторговцем в Стратфорде; нам известно, что в 1608 г. он продавал вино корпорации. Через три года Томас приобрел право арендовать под таверну небольшой дом, называвшийся "домом Этвудов", в верхней части Хайстрит, рядом с домом своей матери. 10 февраля 1616 г.

Запись о бракосочетании Томаса Куини и Джудит Шекспир

"То[мас] Куини" сочетался браком с "Джудит Шекспир"; обряд совершал, вероятно, помощник приходского священника Ричард Уотте - его подписью заверены записи о браке, сделанные в течение этого месяца. (Позднее Уотте сам женился на сестре Куини, Мэри.) Жениху шел двадцать седьмой год, невесте было полных тридцать один. Можно предположить, что к этому времени у нее не было большого выбора женихов, если у нее вообще был когда-нибудь такой выбор.

Сначала этому браку препятствовали неблагоприятные обстоятельства. Из-за того что обряд приходился на период, когда из-за поста бракосочетания запрещались [этот период в 1616 г. начинался 28 января (третье воскресенье перед великим постом) и заканчивался 7 апреля (первое воскресенье после пасхи)] жениху и невесте надлежало получить специальное разрешение у епископа Вустера. Они не получили его, хотя, вероятно, публичное оглашение имен в приходской церкви было произведено. Венчая без разрешения, священник нарушал правила церковной службы. В результате Томас и Джудит были вызваны в консисторский суд Вустерского кафедрального собора. Томас не явился в назначенный день и был отлучен от церкви. Возможно, Джудит постигла та же участь, хотя из документов это неясно^*. Преступление не было тяжким. И другие женились в пост - три венчания состоялись в храме св. Троицы в том же феврале, - возможно, семейству Куини просто не повезло, и чета стала жертвой судебного исполнителя, стремившегося получить вознаграждение. Личность Уолтера Никсона, вызвавшего их в суд, не особенно привлекательна: впоследствии он предстал перед Звездной палатой по обвинению во взяточничестве и за "искусную" подделку подписи чиновника епископского суда на каком-то предписании^**. Во всяком случае, срок отлучения был недолгим, поскольку еще до конца года чета Куини стояла у купели стратфордского храма во время крещения своего первенца.

^* (ME, 139.)

^** (Public Record Office, Star Chamber Proceedings, James I, 26/10, m. 2; цитировано в книге: Fripp, Shakespeare, ii. 824, и ME, 140. Вообще Фрипп и ME наиболее авторитетные специалисты в вопросах, связанных с семьями Куини и Холлов.)

Отлучение от церкви было наименьшей из тревог Томаса Куини в ту зиму. До женитьбы он состоял в связи с Маргарет Уиллер, и в феврале ее беременность стала очевидной^*. Скандал обернулся трагедией, когда через месяц после свадьбы Куини несчастная женщина умерла во время родов, а вместе с ней погиб и ребенок. В приходской книге оба погребения помечены 15 марта.

^* (Источником таких сведений об эпизоде с Уилер и его последствиях, а также о непричащении Сьюзан являются работы: А. Hanley, Shakespeare's Family in Stratford Records и Brink-worth, Shakespeare and the Bawdy Court.)

Внебрачные половые отношения, осуждавшиеся церковными наставлениями как "распутство и грязь", входили в компетенцию церковного суда, который вершил приходский священник Стратфорда. Это был тот самый суд, который привлекал Сьюзан за то, что она не причастилась на пасху 1606 г. Многие дела, слушавшиеся в этих судах, с их специфической юрисдикцией были связаны с внебрачными связями и тому подобными проступками и потому приобрели популярное, хоть и не огчень уважительное название "блудодейных судов". В такой "блудодейный" суд Стратфорда судебный исполнитель церковного суда Ричард Грин (видимо, он совмещал эту должность с должностью псаломщика, судя по записи о его погребении) вызвал молодожена Томаса Куини. В протоколе слушание и приговор помечены 26 марта. На открытом судебном заседании Томас сознался, что состоял в плотской связи с названной Уиллер (fassus est se carnalem capulacionem habuisse cum dicta Wheeler), и выразил готовность понести наказание. Судья, приходский священник Джон Роджерс, приговорил ответчика к публичному покаянию, которое тот должен был совершать, согласно обычаю, в церкви одетым в белый саван перед всем приходом в течение трех воскресений подряд. Но наказание было смягчено. Фактически Томас отделался 5 шиллингами. Эти деньги он отдал в пользу бедняков прихода, что же касается покаяния, то приходский священник разрешил совершить его в обычной одежде перед священником Бишоптона (ad agnoscendnm crimen in habitu suo prop[r]io coram ministro de Bishopton). Поскольку Бишоптон входил в стратфордский приход, в нем не было своей церкви, а была лишь часовня, Куини был избавлен от публичного унижения.

Протокол судебного разбирательства по делу о внебрачной связи Томаса Куини, 26 марта 1616 г.

В его последующей жизни произошло больше падений, чем взлетов. В июле 1616 г. Томас обменялся домами со своим родственником Уильямом Чандлером и переехал в более просторное и внушительное строение, называвшееся "Кейдж", на углу Хай-стрит и Бридж-стрит. В верхней его половине Куини устроил винную лавку, а кроме того, торговал табаком. Он занимал несколько муниципальных должностей. В 1617 г. был членом муниципалитета, а затем констеблем; в 1621 и 1622 гг. корпорация назначала его казначеем - то было самое высокое из всех его назначений. Свой финасовый отчет за 1622/23 г. Куини подписал, сделав красивый росчерк и претенциозно украсив его рифмованным двустишием Сен-Желе на французском языке. На совет это не произвело впечатления, и он проголосовал в отсутствие Куини за то, чтобы считать отчет "неудовлетворительным", однако позже все-таки утвердил его. Куини, отнюдь не ученый, переврал цитату^*. (Его жена была еще менее образованна, насколько об этом можно судить по тому факту, что когда в 1611 г. она заверяла некий договор между Элизабет Куини и ее сыном Адрианом, то дважды поставила свой знак^**.) Члены корпорации никогда не были настолько высокого мнения о Куини, чтобы сделать его олдерменом. Он судился по поводу партии вина из Бристоля, его штрафовали на незначительные суммы за сквернословие и за то, что он позволял горожанам напиваться в своем заведении, а один раз чуть не обвинили в торговле недоброкачественным и разбавленным вином. Году в 1630-м он пытался продать право на аренду дома Кейдж, однако родичи удержали его, а в 1633 г. он оформил лицензию на опеку дома трем лицам, в число которых входили доктор Холл, зять доктора Холла Томас Нэш и Ричард Уотте, священник в Харбери, приходившийся зятем Куини. Это соглашение защищало интересы Джудит и детей. Очевидно, Томасу нельзя было доверять. В ноябре 1652 г. право на аренду дома Кейдж перешло к лондонскому бакалейщику Ричарду Куини. Три года спустя последний, умирая, завещал своему брату содержание в 12 фунтов ежегодно, а также 5 фунтов на его похороны. Вероятно, Томас никогда не покидал Стратфорд (он все еще продавал вино стратфордской корпорации в 1650 г.), хотя в приходской книге отсутствует запись о его погребении. Возможно, он скончался прежде своей жены, хотя мог умереть и в 1662-1663 гг., когда записи о погребениях велись неаккуратно^***.

^* (См.: Fripp, Master Richard Quyny (Oxford, 1924), pp. 206-207; а также его работу "Shakespeare", ii. 833.)

^** (Как уже говорилось выше (с. 70), употребление знака пе обязательно указывает на неграмотность. По любопытным наблюдениям Дугласа Хеймера, еще в 1840 г. даже от тех женщин, которые умели писать письма, вести домашние (и часто - деловые) счета и управляли делами, требовали, чтобы они заверяли юридические документы, включая их собственные завещания, начертав крест или другой знак рядом с их именами, написанными писцом. Однако документ, заверенный Джудит, заверила также Летис Грин, которая подписала свое имя. Едва ли дискриминация женщин в Стратфорде была больше, чем в других городах, но если обычай, описанный Хеймером, соблюдался здесь в XVII в., то, вероятно, его применили к обеим женщинам, не делая различия между ними.)

^*** (ME, 140-141.)

Знак Джудит Шекспир, 4 декабря 1611 г.

Не везло чете Куини и как родителям. Их первый ребенок, чья фамилия Шекспир-Куини объединяла два семейства, умер в младенчестве, 8 мая 1617 г. Еще два сына - Ричард, крещенный 9 февраля 1618 г., и Томас, крещенный 23 января 1620 г., - умерли в течение нескольких недель один за другим в 1639 г. в возрасте соответственно двадцати одного года и девятнадцати лет. Больше детей в семье Куини не было.

Шекспир не дожил ни до этих крестин, ни до погребений. Он умер 23 апреля 1616 г. Двумя днями позже в стратфордской приходской книге зафиксировано погребение "Уилла Шекспира джент.". Его шурин, шапочник Уильям Харт, проживавший в доме, где родился поэт, был похоронен всего за восемь дней до этого, 17 апреля.

Если, что вполне вероятно, доктор Холл посещал своего тестя во время его последней болезни, он мог делать записи о развитии и лечении недуга, хотя, судя по его медицинскому дневнику, Холл больше интересовался случаями, оканчивавшимися выздоровлением, а не смертью. Самая ранняя из дошедших до нас записей Холла с историями болезней датируется 1617 г. Есть предположение, что существует и вторая записная книжка - Кук упоминает две записные книжки Холла, - и, возможно, она когда-нибудь обнаружится. Пока что наше единственное свидетельство об обстоятельствах смерти поэта извлечено из дневника Джона Уорда. Он был стратфордским приходским священником и лекарем, который наказал себе "внимательно прочесть шекспировские пьесы и быть сведущим в них", чтобы не оказаться "невежественным в этом вопросе". Уорд упоминает в своих заметках, что "Шекспир, Дрейтон и Бен Джонсон при весьма веселой встрече, кажется, выпили лишку, ибо Шекспир умер от лихорадки, которой он тогда же заболел".

Сообщение Уорда, сделанное через полвека после события, следует отнести к области преданий; оно представляется не более как отголоском слухов - слово "кажется" определяет степень его достоверности. Откуда было знать непрофессионалу в медицине, могла ли вечерняя попойка привести к роковой лихорадке. Но в других отношениях рассказ Уорда достаточно правдоподобен. Шекспир вполне мог позвать своего соседа, уорикширца Дрейтона, и старого товарища по театру Джонсона (отнюдь не трезвенника) на вечеринку, и венчание Джудит было подходящим предлогом для этого. Более того, Уорд еще застал в живых людей, связанных с этим преданием, поскольку Джудит, в те времена уже достигшая преклонного возраста, жила поблизости от него в Стратфорде (он упоминает ее как г-жу Куини).

Зимой 1616 г. Шекспир вызвал своего поверенного Фрэнсиса Коллинза, составлявшего десять лет назад договор о передаче стратфордских десятинных земель, чтобы оформить свое завещание. Очевидно, это произошло в январе, поскольку, когда Коллинз был позван пересмотреть документ, через несколько недель он - или его писец (скорее всего, сам Коллинз) - по небрежности написал "январь" вместо "март", скопировав это слово с более раннего черновика. Необходимость исправлений была связана с браком Джудит и последовавшим за ним делом Маргарет Уиллер. Юрист явился 25 марта. Первую страницу завещания пришлось переписать целиком, а на второй и третьей страницах были сделаны многочисленные поправки и добавления, хотя нет возможности определить, сколько изменений было сделано в марте и сколько currente calamo [беглым пером, небрежно] в январе. Коллинз так и не удосужился составить чистовой экземпляр завещания, вероятно из-за спешки, вызванной серьезностью положения завещателя; впрочем, этот юрист вообще имел обыкновение составлять завещания с многочисленными исправлениями. Шекспир заверил каждый лист своей подписью, начертанной внизу, поставив перед последней выразительное "Мной". Он пишет о себе, что находится "в полном здравии и твердой памяти" - но это общепринятая формула, которую не всегда следует понимать буквально, хотя, возможно, в январе она и соответствовала истине. Так или иначе закон более интересовался его памятью, чем здоровьем. В марте пером водила слабая рука. Больной собрал все свои силы для нескольких твердых росчерков, составивших слова "Мной, Уильямом" в третьей подписи, и затем он ослабел и фамилию уже написал дрожащей рукой. Две его другие подписи, согласно палеографическому анализу, отличаются "слабостью и неясностью начертания". В марте Шекспир был уже смертельно болен, хотя и протянул еще месяц.

Его завещание вызвало еще больше дискуссий и споров, чем разрешение на заключение брака. Уже Дяадзеф Грип, стратфордский собиратель древностей, обнаруживший копию этого завещания в 1747 г. и первым сообщивший о ней, был весьма удручен своим открытием. "Завещательные отказы, содержащиеся в документе, - сообщает Грин своему другу, - несомненно, соответствуют его [Шекспира] намерениям; но манера, в которой они изложены, представляется мне столь непонятной и не соответствующей правилам, столь лишенной малейшего проблеска того духа, который осенял нашего великого поэта, что пришлось бы умалить его достоинства как писателя, предположив, что хотя бы одно предложение в этом завещании принадлежит ему"^*. Ученый XX в. Б. Роланд Льюис, который любовно прокомментировал каждое условие завещания, по понятным причинам держится иной точки зрения. "Роу говорил (1709), что дух этого человека должно искать в его произведениях. В еще большей мере существо духа Шекспира следует искать в его завещании, поскольку составление его фактически является последним актом в его деятельной жизни, совершенным всего за несколько недель до его кончины"^**. Истина лежит где-то между двумя этими крайними мнениями. Завещание Шекспира не является его последней поэтической волей, это скорее "характерное завещание состоятельного человека времени правления Джеймса I"^***. В такого рода документах тщетно искать метафоры, сложные образы или хотя бы интимные откровения. Однако это завещание дает некоторое представление о целеустремлешюсти, с которой Шекспир превращал в состояние доходы от своих пьес; кроме того, оно хранит имена тех, кто был ему более всего дорог в Стратфорде и в Лондоне.

^* (British Library, MS. Landsdowne 721, f. 2. О существовании этого завещания было известно ранее.)

^** (В. Roland Lewis, The Shakespeare Documents (Stanford, 1940), ii. 471.)

^*** (G. E. Bentley, Shakespeare: A Biographical Handbook (New Haven, 1961), p. 61.)

Завещание открывается благочестивым заявлением:

Во имя бога, аминь. Я, Уильям Шекспир... благодарение богу в полном здравии и твердой памяти, совершаю и предписываю эту мою последнюю волю в соответствии с принятым обычаем и порядком. То есть, во-первых, я предаю душу свою в руки бога и создателя моего, уповая и твердо веруя, что лишь благодаря Иисусу Христу, спасителю моему, приобщусь жизни вечной, а тело мое приобщится земле, из коей оно создано.

Искать здесь исповедания личной веры было бы слишком курьезно. Эта преамбула является формулой, почти слово в слово следующей образцу, включенному Уильямом Уэстом из "Иннер Темпла" в его "Первую часть "Символографии", которую можно определить как искусство составления юридических документов и соблюдения прецедентов". Вторая "Форма завещания", которую дает Уэст, начинается так: "Во имя бога, аминь... Больной телом, но в здравом уме и твердой памяти (благодарение богу)... Во-первых, я предаю душу свою в руки бога, создавшего меня, твердо уповая, что лишь благодаря Иисусу Христу, спасителю моему, приобщусь жизни вечной. А также предаю тело свое земле, из коей оно создано"^*. Шекспиру не нужно было подсказывать Коллинзу эти фразы; тот сам их механически записывал.

^* (William West, The First Part of Simboleography... (1615 ed.), Sect. 643.)

Из числа своих наследников Шекспир первой называет Джудит - из-за нее эта страница была переписана. "Сим я отдаю и завещаю моему зятю" - так юрист записал слова умирающего, но Шекспир передумал, и Коллинз (или его писец) вычеркнул слово "зять" и вместо него вписал "дочери Джудит". Ей предназначалось 150 фунтов на определенных условиях. 100 фунтов - в качестве приданого, но чтобы получить оставшиеся 50 фунтов, она должна была отказаться от каких-либо притязаний на "одно из земельных владений... являющееся участком поместья Рауингтон"; здесь имеется в виду коттедж на Чэпел-Лейн. Далее Шекспир завещает Джудит "еще сто и пятьдесят фунтов, если она или кто-либо, родившийся у нее, будет жив через три года, отсчитывая этот день от даты написания этого моего завещания...", если же она, однако, умрет бесплодной в течение этого промежутка времени, его внучка Элизабет Холл (в завещании названная племянницей)^* получит 100 фунтов, а остальные 50 пойдут его сестре Джоан и ее детям. Если Джудит или кто-либо из ее потомков будут живы через три года, исполнители завещания обеспечат ей возможность пользоваться годовыми процентами со 150 фунтов, но не самой суммой, которой она не может воспользоваться, пока остается замужем. Ее муж может претендовать на эту сумму только при том условии, если он "гарантирует ей и ее прямым потомкам право на достаточное количество земель, соответствующее той доле, которую она получила по данному моему завещанию", другими словами, если он завещает своей жене землю стоимостью в 150 фунтов. Далее в том же завещании на третьем листе Шекспир передает Джудит "большую чашу из позолоченного серебра". В 1930 г. Чемберс предположил, будто тщательно продуманные Шекспиром условия завещания, касающиеся его младшей дочери, свидетельствуют о недоверии Шекспира к Томасу Куини и что эти подозрения - которые не ему первому пришли на ум - подтверждаются открытиями в протоколах стратфордского церковного суда. Возможно, не будет излишней вольностью предположить вместе с Хыо Хэнли и И. Р. К. Бринкуортом, что суд над Куини и его бесчестье не только вызвали изменения в завещании, но были ударом, ускорившим кончину Шекспира^**.

^* (Слово "niece" ("племянница") в те времена имело ныне утраченный смысл "внучка", одно из таких его употреблений обнаружено (как писал Холиуэл-Филиппс) в библии Уиклифа.)

^** (Brinkworth, Shakespeare and the Bawdy Court, pp. 80-83. )

Далее следуют менее крупные завещательные отказы. Шекспир оставляет 20 фунтов и свою одежду Джоан Харт, которой разрешалось оставаться вместе с семьей в западном крыле дома на Хенли-стрит за номинальную годовую плату в 12 пенсов. Трем ее сыновьям - Шекспир называет Уильяма и Майкла, но не может вспомнить имени третьего сына и оставляет пропуск для имени Томаса - завещано каждому по 5 фунтов. Элизабет Холл получает всю посуду, за исключением большой чаши из позолоченного серебра, доставшейся Джудит. Кажется, Шекспир также подумывал о том, чтобы обеспечить Элизабет приданым, но ей было всего восемь лет - кто знает, возможно, у Сьюзан будут еще дети, - так что он передумал, распорядившись вычеркнуть не до конца сформулированный пункт. Поэт вспомнил бедняков Стратфорда, пожертвовав им 10 фунтов стерлингов - достаточно щедрый дар для человека его достатка; самый богатый человек в городе Джон Комб тремя годами раньше оставил 20 фунтов с той же целью, проявив необыкновенную щедрость, о которой сочли уместным упомянуть на его памятнике в стратфордском храме^*. Свою шпагу Шекспир завещал Томасу, племяннику этого самого Комба. Он оставил 5 фунтов Томасу Расселу и 13 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов Фрэнсису Коллинзу. (Рассел, как мы помним, помещик из Олдерминстера, был связан через жену с автором "Уиллоуби, его Авиза"; после смерти своей жены он искал и добился расположения вдовы Энн Диггз, имевшей 12 тыс. фунтов стерлингов и двух сыновей, Дадли и Леонарда.) Шекспир выделил деньги на покупку поминальных колец стоимостью в 26 шиллингов 8 пенсов каждое для старых стратфордских друзей и соседей - Гамнета Седлера, Уильяма Рейнольдса (землевладельца из числа "уклоняющихся") и братьев Нэш - Энтони и Джона (в 1602 г. они были свидетелями при покупке Шекспиром недвижимости в Старом Стратфорде). Имя Седлера вписано вместо имени "г-на Ричарда Тайлера-старшего", сына мясника с Шип-стрит, которого умирающий Шекспир мог знать со школьной скамьи. Тайлер незадолго до того подвергся осуждению за то, как он распорядился денежными пожертвованиями, собранными для жертв большого пожара; возможно, поэтому его имя было вычеркнуто из завещания^**. Шекспир не забыл своего семилетнего крестника Уильяма Уокера, оставив ему 20 шиллингов золотом. Из всех, кого он знал в Лондоне в течение тех лет, когда был в труппе лорд-камергера, а затем в труппе короля, он выделил троих, упомянув о них с любовью: "А также моим сотоварищам Джону Хемингу, Ричарду Бербеджу и Генри Конделу - по XXVI шиллингов VIII пенсов на покупку колец". Шекспир не упомянул Саутгемптона, которому как начинающий молодой поэт он посвятил "Венеру и Адониса" и "Обесчещенную Лукрецию"; не упомянул он и графов Пембрука и Монтгомери, и вообще ни одного пэра Англии. Не упомянул он также никого из родственников своей жены, хотя его шурин фермер Бартоломью Хетеуей со своей женой Изабел и четырьмя отпрысками жил неподалеку в Шотерп.

^* (Справедливость требует прибавить к этому, что Комб оставил дополнительно 5 фунтов беднякам Уорика и 5 фунтов беднякам Алстера. )

^** ( ME, 136. )

Свою жену он тоже не упомянул, по крайней мере сначала; однако, возможно, он не чувствовал необходимости оговаривать для нее какое-либо особое обеспечение - семейство Холл, достаточно ответственное, приглядит за ней в большом доме Нью-Плейс. Однако здесь есть другой сложный фактор, впервые публично отмеченный более ста лет тому назад викторианским популяризатором Чарлзом Найтом. Найт с торжеством обнаружил, что английское общее право обеспечивает вдове пожизненную долю в третьей части имущества ее мужа, равно как и право пользования постоянным местожительством семьи. Впоследствии многие биографы считали, что права Энн были таким образом защищены. Разумеется, право на то, что иногда называют вдовьей долей или законной долей, действительно существовало, как можно проследить, начиная с XIII в. Если общее право отдает супругу, согласно условиям брака, все личное движимое имущество жены, "не обязан ли муж", риторически вопрошает анонимный автор "Краткого рассуждения" в 1584 г.,

исходя из подобных же соображений долга, оставить своей жене третью часть своего имущества, и, ежели закон в этом отношении достаточно действен (ибо какой закон в этом мире, кроме божьего закона, не имеет изъянов?), не должен ли обычай восполнить это таким образом, чтобы не допустить варварских, немилосердных, коварных или недобрых действий при исполнении завещания, которые могли бы тем или иным способом помешать осуществлению оного или нечестному его исполнению?^*

^* ("А Brief Discourse... of the Laudable Customs of London" (1584), pp. 24-25. По поводу сложностей в юридическом вопросе о вдовьей доле я получил компетентную консультацию у преподобного Эрика Макдермотта из университета в Джорджтауне, от доктора Леви Фокса и Роберта Бэрмана из Треста по опеке над домом- музеем У. Шекспира.)

Однако настоящий автор превозносит в данном случае особые добродетели Лондона, а упомянутая проблема, связанная с местными обычаями, как раз в том и состоит, что обычаи являются местными. "В Лондоне существовал такой обычай вдовьего права..." - пишет Маркет Шют, однако "подобного обычая нет в Стратфорде"^*. Роланд Льюис выражает подобную же уверенность. Этот вопрос, как и многие другие, однако, более сложен, чем это кажется поначалу. Вдовья доля включала в себя и землю, и недвижимое имущество. Что касается земли, обычаю, по-видимому, всюду следовали одинаково; право вдовы на землю признается с древних времен до наших дней (закон о праве собственности 1925 г. превратил закон общего права на вдовью долю земли в право на недвижимость, основанное на праве справедливости). Что касается недвижимости, то в каждом городке существовал свой обычай. Хотелось бы знать больше о стратфордских обычаях. Завещания не удовлетворяют нашего любопытства, ибо, когда завещания безмолвствуют, вопросы решаются согласно обычаю.

^* (Marchelle Chute, Shakespeare of London (1949), p. 279.)

В большинстве стратфордских завещаний того периода отражена забота о женах, интересы которых обеспечивались посредством стандартных формул типа "остальное мое имущество"; и Шекспир, как хорошо известно, отнюдь не игнорировал свою Энн. Однако знаменитый пункт завещания, касающийся ее, курьезен: "Сим завещаю своей жене вторую но качеству кровать со всеми принадлежностями (то есть драпировками, пологом, постельным бельем etc.)". Это завещание вызвало бесконечные и по большей части бесплодные споры. "Он вовсе не забыл о своей жене, - писал Мэлон в XVIII в., - сначала он забыл о ней, потом он вспомнил о ней, но так вспомнил, что только сильнее подчеркнул, как мало она для него значила. Он, таким образом (грубо говоря), обделил ее, только оставив ей не шиллинг, а какую-то старую кровать"^*. Этот пункт завещания вписан между строк, отсюда мнение Мэлона (неоднократно повторенное) о забывчивости Шекспира - однако в его завещании есть и другие записи, сделанные позднее между строк: например, запись о номинальных кольцах, которые он завещал Уильяму Рейнольдсу и сотоварищам по театру. Провал памяти? Возможно. Но по крайней мере столь же возможно - как давным-давно предположил Чарлз Северн, - что юрист, наспех записывая завещание, по невнимательности пропустил отдельные пункты и затем восполнил пропущенное^**.

^* ("Supplement to the Edition of Shakespeare's Plays Published in 1778 by Samuel Johnson and George Steevens", ed. Edmond Ma- lone (1780), i. 657.)

^** ("Diary of the Rev. John Ward...", ed. Charles Severn (1839), p. 56.)

И тем не менее эта кровать - пропущена она по небрежности или нет - представляет собой проблему. Многие (в том числе Мэлон) допускают, что такое завещание сделано в насмешку. Однако ученые, придерживающиеся иного мнения, также давно возникшего, утверждают, будто Шекспиры приберегали свою лучшую кровать для заночевавших гостей Нью-Плейс, и что менее ценная кровать была якобы и супружеским ложем. Исследователи перелистали неисчислимое количество завещаний времен Елизаветы и Джеймса в поисках аналогичных случаев, и их розыски не оказались безрезультатными. Когда Фрэнсис Рассел, второй в роду граф Бедфорд, умер в Лондоне в 1585 г., он завещал свою "лучшую кровать, убранную покрывалом, расшитым золотом и серебром" с гербом короля Генри VIII не жене, а своей младшей дочери40. Еще более соответствует нашему случаю завещание Уильяма Палмера из Лимингтона, который в 1573 г. оставил своей жене

Элизабет "всю ее носильную одежду" и свою "вторую по качеству перину, изготовленную для нее, и другую перину, похуже, для ее служанки"; он также удвоил доход, который она должна была получать по сравнению с первоначальным брачным контрактом. "Памятуя, что она - благородная дама, обремененная годами, - заявляет завещатель, - я хотел бы, чтобы она жила так, как подобает жить моей бывшей жене"^*. Это подобающее завещание, и кто станет отрицать супружескую привязанность, выразившуюся в нем?

^* (Elaine W. Fowler, The Earl of Bedford's "Best Bed", Shakespeare Quarterly, xviii (1967), 80.)

Можно также предположить, что завещатель намеренно лишил свою супругу кровати, исходя из простых соображений вроде: "Оставь своей жене больше, чем ты обязан, но лишь на время ее вдовства, - советует сэр Уолтер Рэли своему сыну, - ибо если она полюбит вновь, пусть она не наслаждается своей второй любовью на той же кровати, на которой она любила тебя"^*. Такие мысли могли приходить в голову не только ему. Однако возраст Энн - ей было в ту пору 60 лет или около того - делает маловероятным предположение о том, что такого рода соображение могло повлиять на завещание. Проблема, возникающая в связи с этим пунктом шекспировского завещания, состоит в том, что столь недостаточное внимание к жене было необычным, и в том, что в завещании совсем отсутствуют проявления эмоций завещателя вроде тех, которые мы обнаруживаем в завещании Палмера. Однако Шекспир не выразил своих эмоций и в отношении к другим членам семьи, а, возможно, его юрист не поощрял или даже запрещал такого рода проявления чувств. Нам предоставляется самим решить, что здесь имело место - цинизм или чувствительность. Последняя, разумеется, более привлекательна, однако такого рода выбор можно сделать лишь предположительно.

^* (Цитировано в: G. R. Potter, Shakespeare's Will and Raleigh's Instructions to his Son, Notes and Queries, clviii (1930) 364. Отрывок появился в посмертно опубликованных Raleigh, "Remains".)

Такой существенный предмет мебели, как наилучшая кровать, считался фамильной ценностью, и обычно переходил к законному наследнику. Таков был обычай, принятый в городах. В XVI в. в Торкси одному наследнику завещана была лучшая кровать, с покрывалом и простынями ("meliorem lectum cum tapeto et linthiaminis"); в Арчинфилде в 1663 г., согласно обычаю, старшему из наследников доставалась "лучшая кровать со всеми принадлежностями"^*. По распределению, сделанному Шекспиром, самая лучшая кровать, как подобало фамильной реликвии, должна была дополнить ценности "всего остального моего недвижимого имущества, движимого имущества, аренд, драгоценностей и прочих предметов домашнего обихода, которые останутся после уплаты моих долгов, раздачи завещательных даров и расходов на мои похороны". В число "аренд" могли входить паи Шекспира, если он по-прежнему был их держателем в "Глобусе" и Блэкфрайарзе. Все это он завещал своему зятю Джону Холлу и дочери Сьюзан.

^* ("Borough Customs", ed. Mary Bateson (Publications of the Selden Society, 21; 1906), ii. 142-143, 144.)

Завещание Шекспира (25 марта 1616 г.). Лист третий с упоминанием о второй по качеству кровати

Кроме того, Сьюзан получила - что гораздо больше - просторный дом Нью-Плейс, "в котором я обитаю", и два дома с хозяйственными пристройками или жилища с необходимыми принадлежностями... на Хенли-стрит в пределах вышеупомянутого города Стратфорд;

и все мои амбары, конюшни, фруктовые сады, палисадники, земли, строения и прочее имущество, подлежащее наследованию, находящееся в пределах городов, деревушек, поселков и местностей Стратфорда-на-Эйвоне, Старого Стратфорда, Бишоптопа и Уэлкомба или в любом другом месте упомянутого графства Уорикшир; а также весь тот дом с постройками или помещениями, с необходимыми принадлежностями, где проживает Джон Робинсон и который расположеи... в Блэкфрайарзе в Лондоне вблизи от Уордроба; и все прочие мои земли, жилища и имущество, подлежащие наследованию.

Это имущество, составлявшее основную часть наследства, переходило к Сыозап и сохранялось за ней до конца ее жизни. После ее смерти эта недвижимость со всем прочим должна была перейти к старшему сыну Холла и затем к его законным наследникам мужского пола, а (в случае отсутствия таковых) к мужчинам - наследникам второго сына и так далее - к третьему, к четвертому, пятому, шестому и седьмому сыновьям и их законным наследникам. "А в случае отсутствия таковых названная недвижимость остается за упомянутой племянницей (внучкой) моей Холл и ее прямыми наследниками мужского иола, рожденными в законном браке. А в отсутствие таковых - моей дочери Джудит и ее прямым наследникам мужского пола, рожденным в законном браке..." Таким путем Шекспир стремился сохранить в одних руках все имущество, приобретенное его служением искусству. Однако он не мог предвидеть, что природа разрушит его планы.

Некоторое недоумение вызывало то, что в завещании не перечислено никаких книг или литературных рукописей. Однако это не столь уж странно, как может показаться. Шекспир не располагал рукописями своих пьес - они принадлежали "трунпе слуг его величества". Книги могли быть отдельно перечислены в посмертной описи, но таковой не сохранилось. Во всяком случае, они, должно быть, составляли часть имущества, унаследованного Холлами и, возможно, таким образом нашли свое место на полках доктора рядом с его медицинскими трактатами. Если это так, особый интерес вызывает "кабинет с книгами", о котором Холл упоминает в своем устном завещании 1635 г., в котором он предоставлял своему зятю "располагать книгами как угодно". Двумя годами позже Сьюзан и ее зять в канцелярском суде обвинили Болдуина Брукса (впоследствии ставшего бейлифом Стратфорда) в том, что он подговорил заместителя шерифа и нескольких приставов, "людей низкого звания", взломать двери дома Нью-Плейс и кабинета в нем и поспешно захватить "всевозможные книги" и "другое весьма ценное имущество"^*. Попытка Брукса претендовать на имущество Холлов потерпела неудачу в суде.

^* (Текст "The Joint and several Answers of Susan Hall, widow, and Thomas Nashe, gent.", см. в: Frank Marc ham, William Shakespeare and his Daughter Susannah (1931), pp. 66-71. )

Во время гражданской войны королева Генриетта-Мария, двигавшаяся со своей армией победным маршем из Ныоарка в Кайнтои, соединилась с принцем Рупертом и его войсками в Стратфорде. В июле 1643 г. королева со своим двором в течение трех дней оставалась в Стратфорде и два раза ночевала в доме Нью-Плейс. Возможно, тогда Сьюзан Холл подарила полковнику Ричарду Грейсу, гофмейстеру герцога Йорка, книгу Анри Этьена "Удивительные беседы о жизни Екатерины Медичи", ту, на сохранившемся экземпляре которой есть надпись, сделанная почерком, характерным для XVII в. (но не почерком Сьюзан): "Liber В.: Gracei ex dono amicae D. Sussane Hall" ("Книга P. любезно подарена в знак дружбы"). Возможно также, что это была одна из книг, составлявших когда-то библиотеку ее отца. Но к сожалению, как бы ни была привлекательна эта гипотеза, нет никаких данных о том, что Грейс был в свите королевы, когда она проходила через Стратфорд.

Сведения о рукописях Шекспира начали впервые распространяться в XVIII столетии. В 1729 г. Джон Роберте, называвший себя "бродячим актером", сокрушался о том, что "два больших сундука, полные неразобранных бумаг и рукописей этого великого человека, находившиеся в руках одного невежественного булочника из Уорика (женившегося на женщине из рода Шекспиров) были разбиты, а их содержимое небрежно разбросано и раскидано, как чердачный хлам и мусор, о чем подробно известно сэру Уильяму Бишопу, и все это погибло во время пожара и разрушения города". Сэр Уильям Бишоп (1626-1700) действительно жил в шекспировских краях, и большой пожар нанес значительный ущерб Уорику в 1694 г.; но мы не знаем ни о каких потомках Шекспиров или Хартов, проживавших в то время в Уорике^*. Мэлон сообщает, что в 1742 г. сэр Хью Клоптон, родившийся через два года после смерти внучки поэта Элизабет, рассказывал актеру Маклину "старинное предание о том, что она [Элизабет] увезла с собой из Стратфорда много бумаг своего деда"^**, Шекспир назначил исполнителями своего завещания Томаса Рассела и Фрэнсиса Коллинза. Документ подписали пять свидетелей: Коллинз, Джули (или Джулинс) Шоу, Джон Робинсон, Гамнет Сэдлер и Роберт Уоткотт. Последний свидетельствовал в пользу Сьюзан, когда она подала в суд за клевету в 1613 г. Робинсон был наемным работником. Уоткотт и Робинсон, возможно, были слугами Шекспира или Холлов^***. Холлы были назначены душеприказчиками. Заверенная подписью Шекспира запись на третьем листе удостоверяет, что завещание было засвидетельствовано Джоном Холлом 22 июня 1616 г.

^* ("An Answer to Mr. Pope's Preface to Shakespear... "By a Stroling Player (1729), pp. 45-46; E К С, ii. 272.)

^** (William Shakespeare, Plays and Poems, ed. Malone (1790), vol. i, pt. 1, p. 136.)

^*** (ME, 142.)

Шекспир был погребен в алтаре церкви св. Троицы у северной стены. Согласно сообщению, относящемуся к концу XVII в., "его положили на глубине метров пяти-шести, достаточно глубоко". Но это кажется маловероятным, так как совсем близко протекал Эйвон^*. На плите, покрывающей могилу поэта - "простой дикий камень", как описывал его в 1693 г. Даудел, и можно разобрать следующие слова:

^* (Сообщение сделано Уильямом Холлом; см. Bodleian Library, j MS. Bawlinson D. 377, f. 90; SS, item 205, p. 251. Чемберс указывает I на неправдоподобие сведений о могиле глубиной в 17 футов (Е К С, К ii. 181).)

 Друг, ради госиода, не рой
 останков, взятых сей землей;
 нетронувший блажен в веках,
 и проклят - тронувший мой прах.

Несколько свидетелей конца XVII в. утверждают, что Шекспир сам придумал эту эпитафию и распорядился высечь ее на своей могильнои плите^*.

^* (Даудел (S S, item 218, р. 262) и Холл считают, что эпитафию сочинил Шекспир, того же мнения автор анонимного рукописного примечания, "написанного на исходе семнадцатого столетия" на одном из экземпляров третьего фолио. Холиуэл-Филиппс напечатал эту заметку в Halliwell-Phillipps Outlines (ii, 357), a EKC перепечатал ее в ii, 261.)

Запись о погребении Уильяма Шекспира, 25 апреля 1616 г.

Проклятие тому, кто потревожит прах, выраженное в общепринятой форме, было обращено не к случайному прохожему - он едва ли мог прийти в церковь с заступом в руках - а к церковному сторожу, которому из-за недостатка места для захоронений в церкви порой приходилось разрывать могилы и переносить кости в примыкавший к церкви склеп. Уильяму Холлу, который впоследствии стал пребендарием собора св. Павла, было что рассказать об этом могильном склепе и об этом проклятье "дорогому Недди" (известному знатоку англосаксонской литературы Эдварду Твейтсу), которому он писал в 1694 г.:

В этой церкви есть место, которое называют помещением для костей, - в нем хранятся все вырытые кости, которых так много, что ими можно было бы нагрузить множество телег. Поэт, желавший, чтобы его кости остались нетронутыми, призвал проклятие на голову того, кто тронет их; и поскольку он обращался к причетникам и церковным сторожам, по большей части невежественным людям, создавая надпись, он опустился до их низкого умственного уровня, сбросив с себя одеяние того искусства, которое никто из его современников не носил более безупречно^*.

^* (Bodleian Library, MS. Rawlinson D. 377, f. 90; S S, item 205, p. 251.)

Написал ли это проклятие Шекспир или кто иной, оно с успехом выполнило свое назначение, ибо ни один церковный сторож, причетник или маньяк не тронул костей, погребенных в этой могиле. Однако в середине XVIII в. сама могильная плита (писал Холиуэл-Филиппс) ушла в землю ниже уровня пола и так обветшала, что приходские попечители храма заменили ее.

Было высказано предположение, что останки Шекспира захоронены в храме, а не на церковном кладбище не потому, что он был знаменитым лондонским поэтом-драматургом, а потому, что покупка части десятинных земель Стратфорда делала его как бы мирским священнослужителем. Как бы то ни было, еще до окончания XVII столетия люди нашли дорогу к церкви св. Троицы, куда они приезжали "навестить прах великого Шекспира, который погребен в этой церкви". Они задерживались так же, как все бесчисленные паломники той поры, перед бюстом, установленным на высоте примерно полутора метров над могилой, в северной стене алтаря. Не позже чем в 1634 г. лейтенант Хаммонд, проезжая через Стратфорд, отметил, что этот "скромный памятник" достоин внимания^*. Из одной рукописной заметки в альманахе 1653 г. мы узнаем, что памятник был выполнен Джерардом Джонсоном^**.

^* (EKC, ii. 242-3; British Library, MS. Lansdowne 213, f. 332v ; см. также выше с. 312.)

^** (Эта заметка сделана Дагдейлом; см. "The Life, Diary, and Correspondence of Sir William Dugdale, ed. William Hamper (1827), p. 99.)

Это имя является нормальным англизированным вариантом имени Герарта Янеена, чей отец (тоже Герарт) переселился из Амстердама в Лондон около 1567 г. и организовал каменотесную мастерскую в Саутуорке неподалеку от "Глобуса". Двое из пяти его сыновей помогали ему в его процветающем деле. Янсены воздвигли гробницы в Боттесфордской церкви в Лестершире для трех графов Ретлендов, последняя из которых была заказана тем самым шестым в роду графом, для которого эмблему выполнили Шекспир и Бербедж. Когда старший Янсен в 1611 г. умер, его семья продолжала дело. Возможно, Шекспир и его собратья знали эту мастерскую. Несомненно, семье поэта было известно надгробие в виде лежащей фигуры в мантии, которую Герарт-младший выполнил для Джона Комба. В своем завещании Комб выделил 60 фунтов стерлингов на этот памятник в стратфордской церкви.

Для памятника Шекспиру, выполненному в стиле Ренессанса времен Джеймса, Янсен в основном использовал белый и черный мрамор для двух коринфских колонн, а также черный базальт для инкрустированных панелей. Колонны поддерживают карниз, на котором расположены два маленьких херувима: левая фигура с лопатой в руках символизирует труд; правая с черепом и опрокинутым факелом - покой. Они расположены по обе стороны от знакомого нам герба Шекспира - на котором изображены нашлемник и геральдически украшенный щит, высеченные в виде барельефа на прямоугольной каменной плите. Верхняя часть памятника выполнена в форме пирамиды, на вершине которой помещен еще один череп с пустыми глазницами и без нижней челюсти.

Бюст Шекспира

Естественно предположить, что почтительное чувство, возбуждаемое этим бюстом - фигурой в половину человеческого роста, высеченной из мягкого голубоватого котсуолдского известняка, - вызвано не столько качеством работы художника, сколько предметом изображения и окружающей обстановкой. Одетый в мантию без рукавов поверх кафтана, Шекспир держит в правой руке гусиное перо; левая рука лежит на листе бумаги; обе руки покоятся на подушечке. Вид у него цветущий - высокий лоб без морщин, лысина, толстая короткая шея. Локоны на висках закручены; усы и борода хорошо ухожены; глаза (слишком близко поставленные) безучастно глядят вперед. Приходится напомнить себе, что неразумно ожидать воплощения живости и естественности в заказной надгробной скульптуре, которая, как правило, отличается формальностью и невыразительностью; это скульптурное изображение по типу схоже с изображением Джона Стоу (умершего в 1605 г.) в лондонской церкви св. Эндрю-под-шпилем.

Доверу Уилсону кажется, что из полукруглой ниши памятника выглядывает какой-то "самодовольный колбасник". Возможно, оно и так; однако не все пожилые удачливые писатели выглядели так утонченно, словно они больны чахоткой. Нравится он или нет, портрет, выполненный Янсеном, является аутентичным изображением. Все остальные, кроме одного, вторичны, либо поддельны, либо в той или иной мере сомнительны. Памятник в храме св. Троицы был заказан и оплачен, по-видимому, одним или несколькими из оставшихся в живых взрослых членов семьи Шекспира: это могли быть вдова, две дочери, два зятя и сестра Шекспира. Вероятнее всего, хлопоты о памятнике принял на себя Холл. Кто бы ни занимался этим и независимо от того, вполне ли удовлетворила семью скульптура, домочадцы, вероятно, сочли сходство приемлемым. Возможно даже, что Янсен, работавший, как прежде, в Бенксайде, воспользовался советами бывших коллег Шекспира по труппе его величества. И как бы ни походил он на бюргера, все же перед нами - поэт, а не собственник, ибо уста его открыты, чтобы произнести только что сочиненные стихи.

Мемориальная доска под каменной подушечкой воздает хвалу именно писателю:

 Judicio pilium, genio Socratem, arte Maronem:
 Terra tegit, populus moeret, Olimpus ha bet. 

[Умом подобного Нестору, гением - Сократу, искусством - Марону, его земля покрывает, народ оплакивает, Олимп приемлет.)

 Стой, путник, и прочти, коли учен,
 Кто здесь завистливою смертью заключен
 В кумире - сам Шекспир - угас с ним мир живой;
 Сей камень с именем какой ценить ценой? -
 В сей жизни, словно паж, служить должна
 Поэзия плодам его ума. 

Orbit ano do 1616 Ætatis 53 die 23 apr [Скончался в 1616 г. по P. X. в возрасте 53 лет в день 23 апр.]

Резчик по камню по ошибке вырезал "sieh" вместо "sith" ["ибо"], но огрехи резца обычны в надписях на надгробиях всех веков. Более серьезную ошибку допустил неизвестный панегирист, предположив, что смерть поместила поэта позади его кумира (т. е. изображения). Из биографических сведений он сообщает лишь о том, что Шекспир умер 23 апреля на 53-м году жизни.

Примерно в середине XVII в. сэр Уильям Дагдейл, родившийся в Уорикшире в день, когда (счастливое предзнаменование) пчелы роились в палисаднике его отца, посетил Стратфорд, собирая материалы для своего огромного труда "Памятники древности Уорикшира с иллюстрациями, обнаруженные в документах, летописях, рукописях, хартиях, свидетельствах, на гробницах и гербах, украшенные картами, видами и портретами", опубликованного роскошным фолио в 1656 г. Хотя компиляция Дагдейла бесценна, гравюра, выполненная Холларом или его помощником Гейвудом с авторского наброска памятника Шекспиру, озадачивает, поскольку ее трудно отождествить со знакомым скульптурным изделием в алтаре. На иллюстрации в "Древностях" капители колонн украшают головы леопардов, а по самым краям карниза фигуры Покоя и Труда держатся неустойчиво, причем в руках у первой из фигур вместо факела - песочные часы. Поэт расстался с гусиным пером и бумагой и, расставив локти, вцепился в подушку - уж не должна ли она символизировать богатство? Его щеки сморщены, а усы безнадежно свисают вдоль крепко сжатых губ. Самодовольный колбасник преобразился в унылого портного^*.

^* (Унылый портной пришел на ум Чемберсу (Е К С, ii. 185).)

Это заставляет вспомнить, что у этого памятника тоже есть своя история. С течением времени он разрушался, пока в 1748 г. скульптуру, у которой уже было ампутировано несколько пальцев, не пришлось восстановить и украсить, и эту работу при поддержке местных пожертвователей завершил в следующем году "Джон Холл, портретист". Позже, Мэлон в минуту странного помрачения убедил стратфордского священника выкрасить бюст в белый цвет и за свою заботу был вознагражден эпиграммой, вписанной в стратфордскую "Книгу посетителей":

 Грядущий созерцатель монумента,
 Зови на Мэлона проклятие поэта;
 Взял дикий вкус над рвеньем перевес:
 Испортил памятник он, как собранье пьес*.

^* (R. B. Wheler, The Gentleman's Magazine, lxxxv (1815), 390.)

В 1861 г. неизвестный художник наложил на бюст новые краски; здоровый румянец заиграл на щеках Шекспира; его локоны стали рыжеватыми, а кафтан - алым^*. Неясно, совпадала ли новая раскраска с раскраской Янсена, однако никакая реставрация не в состоянии превратить памятник, изображенный на гравюре Дагдейла, в то изображение, которое находится в стратфордской церкви^**. Согласно лучшему и простейшему объяснению, эта иллюстрация, подобно другим иллюстрациям в "Древностях", искажает объект в соответствии с теми вольностями, которые были приняты в гравюрах XVII в. Дагдейла, ставшего впоследствии геральдмейстером ордена Подвязки, более всего интересовали родословные, надписи и т. п. На гравюре геральдические принадлежности герба вычерчены очень тщательно. (Сравнение гравюры с тем рисунком, с которого она сделана, возможно еще сохранившимся, могло бы многое разъяснить.) Памятник в храме св. Троицы с его не слишком вдохновляющим бюстом достаточно аутентичен.

^* (Цвета эти описаны в M. H. Spielmann, Shakespeare's Portraiture: in Studies in the First Folio written for the Shakespeare Association (1924), p. 14; cited by EKC, ii, 184. С тех пор цвет лица Шекспира, потемнев, стал темно-коричневым, а глаза - почти черными. В вопросах, связанных с этим памятником, Шпильман и Чемберс - мои главные авторитеты. Последний со знанием дела резюмирует результаты научных исследований (ii, 182-5). Шпильман (р. 4-5) указал на сходство бюста с надгробием Стоу.)

^** (Позднее оно было вновь осквернено. Вечером 22 октября 1973 г. незваные гости сняли с памятника бюст, отбив часть цоколя. Полиция полагала, что они "искали ценные рукописи, написанные Бардом" (Brimingham Evening Mail, 30 October 1973). Жаль, что они их не нашли. Бюст, который я осматривал вскоре после этого инцидента, был лишен незначительно поврежден.)

Бюст Шекспира, как он изображен в 'Памятниках древности Уорикшира' Дагдейла (1656 г.)

Он был установлен в 1623 г. В тот год Леонард Диггз, оксфордский ученый, переводчик и страстный любитель Шекспира (он был пасынком Томаса Рассела, упомянутого Шекспиром в завещании), упоминает янсеновское изделие в своем стихотворении "Памяти покойного автора, мастера У. Шекспира"^*:

^* (В библиотеке Белиол-Колледжа есть экземпляр третьего издания "Rimas" JTone де Вега (Мадрид, 1613) с надписью: "Господину Мэб"; в ней Диггз говорит, что по этой книге видно, почему испанцы ценят своего Лопе де Вега так же, как в Англии мы должны ценить нашего Уильяма Шекспира. (Paul Morgan, Our Will Shakespeare and Lope de Vega: An Unrecorded Contemporary Document, Shakespeare Survey 16 (Cambridge, 1963), p. 118-120.))

 Друзья открыли наконец, Шекспир, 
 Твои творенья миру: свой кумир 
 Переживешь ты в имени своем. 
 Пусть бюст надгробный рухнет - мы найдем 
 Тебя живым в твоих созданьях. 

"Друзья", которым здесь выражено одобрение - в таком контексте, который напоминает знакомые места в "Сонетах", - это Хеминг и Кондел; и их благодеяние состоит в том, что они собрали и опубликовали пьесы первого фолио. Благодаря этой книге действительно, согласно предсказанию Диггза, Шекспир "будет новым во все века".

"Г-на Уильяма Шекспира комедии, хроники и трагедии" вышли в свет в конце 1623 г. Запись о регистрации в гильдии печатников и издателей от 8 ноября перечисляет 16 пьес, "официально не зарегистрированных другими лицами". Этот список включает некоторые из самых популярных произведений Шекспира - "Бурю", "Двенадцатую ночь", "Юлия Цезаря", "Макбета" - и представляет все стадии его литературной карьеры; эти пьесы впервые напечатаны в этом фолио. В регистрационной записи не упомянуты "Укрощение строптивой" ("The Taming of the Shrew") и "Король Джон", которые тоже были помещены в этом томе. Хотя эти пьесы печатались впервые, возможно, они не нуждались в регистрации, поскольку считались переизданиями "Укрощения одной строптивицы" ("The Taming of the Shrew") и анонимной пьесы "Беспокойное царствование Джона, короля Англии"; последняя пьеса была напечатана в 1591 г. и, возможно, была источником шекспировской пьесы. Хеминг и Кондел не включили в фолио "Перикла" и "Двух благородных родственников". Финансировала издание этой большой и дорогой книги целая группа печатников, однако в конце концов ее издателями стали Эдвард Блаунт и Айзек Джаггард. Может показаться странным, что Джаггард вообще фигурирует в этом предприятии, не говоря уже о том, что он занимает в нем столь видное положение, поскольку его отец Уильям был виноват не только в том, что издал "Страстного пилигрима", но татке в том, что через несколько лет выпустил совместно с Томасом Пэвиером сомнительную серию шекспировских кварто. Джаггард и Пэвиер не слишком беспокоились о качестве выбранных ими текстов, в число которых была включена апокрифическая "Йоркширская трагедия", и, когда "слуги его величества" пожаловались лорд-камергеру, им было приказано прекратить эту деятельность. Джаггард обошел этот запрет, датировав более ранним годом напечатанные в его типографии издания "Венецианского купца", "Сна в летнюю ночь" и других пьес; так, на титульном листе "Короля Лира", изданного в 1619 г., он проставил 1608 г. Очевидно, Хеминг и Кондел, ведущие члены труппы короля, недолго сердились на Джиггарда за его пиратские приемы. Последний умер 4 ноября 1623 г., когда фолио находилось в печати, и управление типографией перешло в руки его сына. Экземпляр этого тома был переплетен в Бодлевской библиотеке 17 февраля 1624 г.- это самое раннее упоминание о напечатанном первом фолио.

На титульном листе был помещен портрет автора, под которым в нижнем левом углу стояла подпись гравера Мартина Дройсхута^*. Дройсхут принадлежал к третьему поколению семьи фламандских художников, перебравшихся в Лондон; его дед Джон Дройсхут, художник и столяр, приехал из Брюсселя в 1566 г. Мартину было всего пятнадцать лет, когда умер Шекспир, и двадцать два года, когда вышло фолио; едва ли он имел большой опыт в своем ремесле. Каким образом он получил этот заказ, мы не знаем; возможно, его гонорар был столь же скромным, как и его дарование. За время печатания книги офортная доска Дройсхута на меди дважды заменялась. На исключительно редкой первой доске (или доске первой корректуры) плоеный воротник не затенен под ухом. Этот недостаток исправлен на второй доске; на третьей, оттиски которой наиболее распространены, впоследствии будет обнаружен один-единственный неприбранный волос с правой стороны от силуэта. Для последующих изданий фолио в XVII в. использовалась та же самая доска, которая в конце концов стерлась. В 1685 г., когда было напечатано четвертое (и последнее) фолио, щетина покрыла подбородок, и цвет лица стал казаться темным, а блики - маслянистыми.

^* (Более всего сведений об этой гравюре, так же как и о памятнике, я нашел у Чемберса и Спильмена.)

Нельзя сказать, что у этого портрета нет почитателей. "Какое сильное впечатление он производит, - восторгается доктор Рауз, - этот внимательный взгляд всепонимающих глаз, и что за лоб, что за мозг!"^* Однако гравер изобразил не мозг, а всего лишь лоб, который другому зрителю показался "ужасным, как при водянке". Недостатки дройсхутовского портрета, увы, слишком очевидны. Огромная голова на блюде, образованном отворотами плоеного воротника, над кафтаном, который непропорционально мал. Один глаз расположен ниже и больше по размерам, чем другой, с одной стороны лица волос меньше, чем с другой, свет исходит из нескольких точек. Непохоже, чтобы Дройсхут когда-нибудь рисовал Шекспира с натуры. Вероятно, он пользовался предоставленным ему рисунком, сделанным карандашом или пером. И все же редакторы фолио, хорошо знавшие Шекспира, не отрицали сходства, и Джонсон смог заставить себя написать несколько превосходных похвальных строк, напечатанных на соседнем с портретом листе. Без сомнения, лишь чрезмерно проницательный читатель обнаружит скрытую насмешку в заключительных словах Джонсона: "Черты, которых в меди нет, вам явит книга - не портрет".

^* (A. L. Rowse, The English Spirit: Essays in Literature and History (rev. ed.; 1966), p. 6.)

На нескольких предшествующих тексту листах напечатаны посвящение этого фолио Уильяму Герберту, третьему в роду графу Пембруку (лорд-камергеру) и его младшему брату Филиппу, первому в роду графу Монтгомери, а также похвальные отзывы о драматурге в стихах и в прозе. В послании "К великому множеству читателей" издатели прославляли счастливую легкость, с которой писал их друг и коллега: "Его мысль всегда поспевала за пером, и задуманное он выражал с такой легкостью, что в его рукописях мы не нашли почти никаких помарок". Они заявляли также, что пьесы, "которые ранее были исковерканы в различных краденых и незаконно добытых текстах, искалеченных и обезображенных плутами и ворами, обманно издавшими их, теперь представлены вашему вниманию вылеченными, и все их части в полном порядке: вместе с ними здесь даны в полном составе и все его прочие пьесы в том виде, в каком они были созданы их творцом". Рассмотреть, что подразумевается под этим утверждением, вызвавшим многие тома толкований, не входит в задачи биографа^*. Затем следуют стихи Джонсона, посвященные памяти сладкоголосого лебедя Эйвона, лучшие из стихотворений такого рода на английском языке. К ним тоже написано множество комментариев, и начиная с 1693 г., когда Драйден охарактеризовал их как "надменный, скудный и возмутительный панегирик", некоторые читатели стали различать подспудное поношение, скрытое под комплиментами. Указывалось и на то, что похвалы по большей части скупы и условны. Это, несомненно, так, однако по крайней мере пишущему эти строки отношение Джонсона представляется достаточно благожелательным^**. Далее следуют другие хвалебные стихотворения, написанные Хью Холландом, Леонардом Диггзом и А. М. и после них - текст тридцати шести пьес.

^* (Мастерское и краткое описание первого фолио содержится в предисловии Ч. Хинмена к No rto n Facsimile, The First Folio of Shakespeare (New York, 1968). Авторитетными обстоятельными исследованиями являются: W. W. Greg, The Shakespeare First Folio, а также Hinman, The Printing and Proofreading of the First Folio of Shakespeare (Oxford, 1963), 2 vols. Хинмен описывает три оттиска гравюры Дройсхута (i. 248-9).)

^** (Иную точку зрения см. в: Т. J. В. Spencer, Ben Jonson on his beloved, The Author Mr. William Shakespeare, The Elizabethan Theatre IV, ed. G. R. Hibbard (Toronto, 1974), pp. 22-40. )

Запись о погребении Энн Шекспир, 8 августа 1623 г.

Вдова Шекспира дожила до того дня, когда она смогла увидеть памятник, установленный ему в стратфордской церкви; однако она умерла незадолго до опубликования этого фолианта. Медная доска на ее могильной плите в алтаре слева от плиты ее мужа сообщает нам, что она "ушла из сей жизни августа 6 дня; 1623. Будучи 67 лет от роду". Латинская эпитафия под этой надписью увековечивает память о матери - дарительнице жизни и млека. Из приходской книги мы узнаем, что она была похоронена 8 августа. Сьюзан умерла 11 июля 1649 г. в возрасте 60 лет и через шесть дней была предана земле справа от своего мужа в том же алтаре. Дагдейл записал эпитафию, позднее стершуюся, а еще позднее восстановленную.

Запись о погребении Эни Шекспир, 8 августа 1623

Джудит дожила до Реставрации. 9 февраля 1662 г., менее чем через две недели после того как ей исполнилось 77 лег, "Judith, uxor Thomas Quiney, Gent." ["Джудит, супруга Томаса Куини, джент."] была похоронена, как предполагают, на церковном кладбище. Она пережила своего брата-близнеца Гамнета на 66 лет. В этом роду женщины жили дольше мужчин. В 1693 г. Даудел сообщил предание, согласно которому "жена и дочери" Шекспира "хотели, чтобы их положили в одну могилу с ним", но, "боясь проклятия", никто не посмел "тронуть его могильную плиту".

Запись о погребении Сьюзан Холл, 16 июля 1649 г.

Единственный ребенок Холлов дочь Элизабет в 1626 г. вышла замуж за Томаса Нэша. Он был старшим сыном Энтони Нэша, которому поэт завещал поминальное кольцо. Томас изучал право в "Линкольн инн", но никогда, по-видимому, не практиковал, имея возможность жить обеспеченно: помимо земли, он унаследовал на Бридж-стрит постоялый двор под названием "Медведь". Вероятно, эта чета жила в доме, который сейчас называют "Нэш-Хаус"; он примыкает к Нью-Плейс. Томас умер в 1647 г. пятидесяти лет от роду, и на его могильной плите был высечен герб Нэшей, Холлов и Шекспиров. Спустя два года, 5 июня 1649 г., Элизабет вышла вторично замуж за Джона Бернарда (или Барнарда) из поместья Эбингтон в Нортгемптоншире. Бракосочетание происходило в деревушке Билсли, в шести километрах к западу от Стратфорда.

Запись о погребении Джудит Куини, 9 февраля 1662 г.

У сорокалетнего провинциального сквайра, вдовца Бернарда было восемь детей от первой жены. После смерти своей матери Элизабет унаследовала объединенное состояние Шекспиров и Холлов, включая дом, где родился поэт, и Нью-Плейс, однако до конца своих дней жила с мужем в эбингтонском поместье. 25 ноября 1661 г. король Карл II пожаловал Бернарду титул баронета, поскольку тот сослужил чем-то государству во время гражданской войны. Леди Бернард умерла бездетной в 1670 г. на 61-м году жизни и, вероятно, была погребена вместе с другими Бернардами в сельской церкви, но пи памятника, ни могильной плиты не сохранилось^*. К этому времени уже не было в живых сыновей Джудит Куини. "Он был лучшим в своем роду, - сказал Даудел о Шекспире, посетив стратфордскую церковь в 1693 г., - однако мужская линия семьи угасла". В настоящее время вся прямая линия родства - женская и мужская - прекратила свое существование.

^* (Элизабет была крещена 21 февраля 1608 г. и похоронена 17 февраля 1670 г., за два дня до своего дня рождения, когда ей должно было исполниться 62 года.)

Дома на Хенли-стрит перешли к Хартам, и они владели ими до 1806 г. Дом Нью-Плейс в конце концов вернулся к Клоптонам, которые первоначально построили его. В 1702 г. сэр Джон Клоптон значительно перестроил дом на неоклассический манер. Последний владелец, приходский священник Фрэнсис Гастрелл из Фродшема, снес Нью-Плейс в 1759 г. До наших дней сохранились лишь колодец и несколько камней фундамента. Нет здесь больше ни шекспировской лозы, ни шекспировской шелковицы, зато другая старинная шелковица, выросшая из побега той, которую, по преданию, посадил Шекспир, украшает лужайку большого сада около бывшего дома Шекспира.