Гуманист и рыцарь

Для правильного понимания героя необходимо учитывать еще два важных обстоятельства.

Первое из них - рыцарственность Гамлета и его высокое понятие о чести. Шекспир не случайно выбрал в герои принца. Отвергая мракобесие средних веков, гуманисты отнюдь не зачеркивали того ценного, что видели в наследии этой эпохи. Уже в средние века идеал рыцарственности был воплощением высоких нравственных качеств. Реальное рыцарство было далеко не идеально, но в его среде появились люди и у них были свои певцы, которые требовали сочетания воинской доблести с защитой слабых и обиженных. Идеал мужественного, справедливого, доброго рыцаря во многом предвосхищал гуманистические представления о том, каким должен быть подлинный человек. Не только в литературе, но и реально в эпоху Возрождения эта тенденция имела место. Среди английских гуманистов именно таким идеальным рыцарем считался сэр Филип Сидни (1554-1586) - воин, ученый, поэт, романист, автор "Защиты поэзии". Он пал в битве тридцати двух лет.

Между рыцарственностью Гамлета и его гуманизмом нет противоречия. Они сочетаются органически. Среди важнейших идеалов рыцарства была верность вообще, а в любви особенно. Не случайно именно в рыцарские времена возникли прекрасные предания о верной любви, как, например, история Тристана и Изольды. В этом предании воспевалась любовь не только до смерти, но и за гробом. Гамлет переживает измену матери и как личное горе, и как измену идеалу верности. Всякая измена - любви, дружбе, долгу - расценивается Гамлетом как нарушение нравственных правил рыцарства.

В связи с этим весьма показательно отношение Гамлета к Фортинбрасу. Он для него рыцарь чести. Дружина Фортинбраса вызывает у Гамлета восхищение:

 Вот это войско, тяжкая громада, 
 Ведомая изящным, нежным принцем, 
 Чей дух, объятый дивным честолюбьем, 
 Смеется над невидимым исходом, 
 Обрекши то, что смертно и неверно, 
 Всему, что могут счастье и опасность, 
 Так, за скорлупку...  

                        IV, 4, 47-53

Фортинбрас обрисован как рыцарь, искатель приключений, смело ищущий повода показать свою доблесть. Им движет честолюбие, отнюдь не считавшееся у рыцарей пороком. Наоборот, в нем видели высокую добродетель, и именно так оценивает стремление норвежского принца к подвигам и славе его датский собрат. По словам Гамлета, Фортинбрас движим "божественным честолюбием" - divine ambition.

Рыцарская честь не терпела никакого, даже малейшего ущерба. Именно из этого исходит Гамлет говоря:

 Истинно велик,
 Кто не встревожен малою причиной, 
 Но вступит в спор из-за былинки, 
 Когда задета честь. 

                    IV, 4, 53-56

Себе Гамлет ставит в упрек именно то, что он медлит, когда его честь задета не пустяковыми причинами, тогда как воины Фортинбраса "ради прихоти и вздорной славы//Идут в могилу..." (IV, 4, 56-62).

Гамлет отнюдь не осуждает этими словами Фортинбраса, он лишь подчеркивает, насколько его повод для действий более велик, чем у норвежского принца. Как мы знаем, именно тогда, видя прохождение норвежских воинов, Гамлет окончательно созревает для мести: "О мысль моя, отныне ты должна//Кровавой быть, или прах тебе цена!" (IV, 4, 65-66).

Однако здесь необходимо отметить явное противоречие. Одним из правил рыцарской чести является правдивость. Между тем для осуществления первой части своего плана и чтобы удостовериться в вине Клавдия, Гамлет прикидывается не тем, каков он на самом деле. Как это ни покажется парадоксальным, Гамлет решает прикинуться сумасшедшим, и это именно то, что наименее задевает его честь. Здесь мы снова обращаемся к словам, которые Гамлет произносит перед поединком с Лаэртом:

                  Мой поступок, 
 Задевший вашу честь, природу, чувство,- 
 Я это заявляю, - был безумьем. 
 Кто оскорбил Лаэрта? Гамлет? Нет; 
 Ведь если Гамлет разлучен с собою 
 И оскорбляет друга, сам не свой, 
 То действует не Гамлет; Гамлет чист. 
 Но кто же действует? Его безумье. 

                   V, 2, 241-247

Здесь Гамлет кривит душой, ибо убил Полония отнюдь не в приступе сумасшествия. Таким образом, Гамлет как бы оправдывает себя.

Вместе с тем речь принца еще раз подчеркивает всю важность, какую он придает вопросу чести. Она не является, однако, единственным побуждением к действию. Гамлет ставит рядом "природу, честь", и, может быть, не случайно "природа" стоит на первом месте, ибо в его трагедии прежде всего оказывается задетой именно природа человека. Третья причина, называемая Гамлетом, не "чувство" вообще, - чувство обиды, оскорбления. Ведь сказал же принц о Лаэрте: "В моей судьбе я вижу отраженье Его судьбы!" (V, 2, 76-77). И действительно, у Гамлета убийством его отца тоже задета природа, то есть его сыновнее чувство, и честь.