XIII. Исторические хроники

В прологе к одной из пьес, шедших в Лондоне в 1599 году, на сцене появились три аллегорические фигуры: смешного вида Комедия, мрачная Трагедия с бичом в одной руке и кинжалом в другой и торжественная История со знаменем и барабаном. Театр эпохи Шекспира различал три рода пьес. Трагедия, комедия и историческая хроника пришли на смену театра Средневековья. Мы коснулись самых ярких, солнечных комедий Шекспира.

Кроме пьесы "Генрих VIII", которая в основном принадлежит, по мнению новейших исследователей, перу Флетчера, а также пьесы. "Король Джон", действие которой происходит на рубеже XII и XIII веков, исторические хроники Шекспира описывают события, относящиеся к концу XIV века и к XV веку.

Эти хроники составляют единую величественную эпопею. Для того чтобы яснее почувствовать ее единство, нужно перечитать хроники в том порядке, в каком написал их Шекспир: "Генрих VI", "Ричард III", "Ричард II", "Генрих IV", "Генрих V". Основной политической темой этой эпопеи является консолидация страны под властью монарха, борющегося, с одной стороны, против реакционных феодальных лордов ("Генрих IV"), с другой - против внешнего врага ("Генрих V"). Венчается эпопея торжеством Генриха V, которого Шекспир рисует идеальным, со своей точки зрения, монархом. В ночь перед битвой, когда вожди враждебного французского войска хвастаются доспехами и боевыми конями, Генрих обходит свой лагерь и беседует с простыми воинами. Король, говорит он, такой же человек, как и другие люди: так же пахнет для него фиалка, так же воздействуют на него стихии; чувства его - обычные человеческие чувства. "Отними у короля церемониал, и в наготе своей он окажется всего лишь человеком", говорит Генрих. Если рыцарь старинного феодального склада - Генри Перси, по прозвищу Готспур (Горячая Шпора) - ищет чести и славы только для самого себя и не хочет иметь соперников, король Генрих ищет чести и славы для всего своего войска. Все те, кто сражается с ним против общего врага, включая простых стрелков-иоменов, - его братья. Этот близкий народу король, каким рисует его Шекспир, скромен и прост в своем обращении с людьми. "Если бы ты лучше понимала английский язык, - говорит он своей невесте, французской принцессе, - то нашла бы, что я очень простой король, и подумала бы, что я продал ферму, чтобы купить корону. Я не умею изящно объясняться в любви, умею только прямо сказать: "Я люблю тебя. Дай мне ответ: по рукам, и сделка заключена. Ну что скажешь, леди?"

Хроники Шекспира представляют исключительный интерес для изучения развития жанра исторической драматургии. Шекспир в своих хрониках старался правдиво изобразить прошлое. Источниками Шекспира были хроники Голиншеда. и Стоу, где правда была перемешана с легендой. Он использовал также исторические пьесы своих предшественников и устное предание. То, что Шекспир узнавал из этих источников, он старался правдиво передать. Так, например. принц Генрих, будущий король Генрих V, в юности покровительствовал лоллардам, этим ранним предшественникам протестантов. Взойдя на престол, он стал ревностным поборником католической церкви и беспощадно преследовал "еретиков". Католические летописцы создали легенду. согласно которой принц был сначала беспутным гулякой, но, сделавшись королем, стал на стезю добродетели. Шекспир, как и его современники. принял эту легенду на веру и отразил ее в своей исторической пьесе "Генрих IV".

Отступления от исторической правды никогда не были у Шекспира сознательными. Он не смешивал правду с вымыслом, как поступал, например, Шиллер, который сочинил обстоятельства смерти Жанны д'Арк, обойдя молчанием костер, На котором она в действительности была сожжена. Не смешивая правды с вымыслом, Шекспир как бы ставит их рядом, друг с другом. Так поступал и Лев. Толстой, который, например, в "Войне и мире" заставил Кутузова (исторический образ) общаться с Андреем Болконским (вымышленный образ). Вымышленное лицо тем самым приобретает в глазах читателя убедительность реальности, правды (мы знаем, что существовал Кутузов, и начинаем верить, что существовал и Андрей Болконский). Со своей стороны, историческое лицо, общаясь с вымышленным, в создании которого творческая фантазия автора не была стеснена точными историческими фактами, датами и документальными данными, приобретает особенно яркую художественную убедительность. Замечательным примером этого метода является "Генрих IV", самая значительная из исторических пьес Шекспира, где мы находим полное равновесие двух начал - исторической правды (насколько знал ее Шекспир) и художественного вымысла: в "Генрихе IV" одинаковое значение имеют принц Гарри (историческое лицо) и сэр Джон Фальстаф (вымышленный образ).

Хроники Шекспира могут быть названы историческими лишь с весьма существенной оговоркой. Писатели того времени еще не знали, что в ходе исторического развития изменяются мировоззрение людей, их психология, отношение друг к другу. Люди, действующие в исторических хрониках Шекспира, - люди елизаветинской Англии. Не только их мысли, чувства, отношение к жизни и друг к другу, но и сама их одежда принадлежит Англии эпохи Шекспира. Так и в пьесах Шекспира из времен древнего Рима ("Юлий Цезарь", "Кориолан", "Антоний и Клеопатра") перед нами возникают люди, рожденные под небом шекспировской эпохи. Шекспир к тому же не считался с археологическими деталями, что возмущало ученого Бена Джонсона. В "Юлии Цезаре" упоминается бой часов, хотя в древнем Риме механических часов не было (время узнавали по солнечным, песочным и водяным часам).

Юлий Цезарь говорит о своем "камзоле". Римские плебеи носят колпаки, подобно английским мастерам и подмастерьям XVI века.

И все же Шекспир с гениальной проницательностью уже угадывал значение исторического процесса. В "Генрихе IV" мятежные лорды терпят одно поражение за другим не потому, что им нехватает храбрости (наоборот, Генри Перси и Дуглас отличаются отчаянной храбростью), но потому, что против них время. "О, добрый мой лорд Моубрей, - говорит Вестморлэнд, - поймите необходимость времени, и вы тогда скажете, что не король, а время наносит вам поражения". Но это чувство истории все же, конечно, не исключает того, что лица, действующие в хрониках принадлежат прежде всего эпохе Шекспира.

Самое для нас ценное в том, что это - живые люди, каждый со своим характером. Они являются перед нами, как части огромной картины. Это полотно поражает величиной и многообразием. Чувство огромности жизни и ее многообразия - вот что прежде всего выносим мы из чтения шекспировских хроник. "Этот огромный мир", говорит в хрониках один из "хоров". Особенно значительна и в этом отношении хроника "Генрих IV". Здесь и пышный королевский двор, где томится от тоски умирающий старый король, и таверна "Кабанья Голова", где весело проводит время кутящий молодой принц в обществе Фальстафа, и изысканный в своей простоте замок Генри Перси - блестящего молодого рыцаря и храбреца, и мрачный замок старого графа Нортумберлэнда, где сами камни "изъедены червями", и скромный дворик придорожной гостиницы в Рочестере, где вставшие спозаранку возчики готовятся в путь и ругают дрянной ночлег. Среди многообразных действующих лиц бросаются в глаза и неистовый в своей безрассудной храбрости шотландец граф Дуглас и старый валлийский феодал Оуэн Глендоуер, полный причудливых суеверий седой кельтийской древности, и комический провинциальный джентльмен Шэллоу. И снова возвращаемся мы к залитому ярким солнцем образу "жирного рыцаря" сэра Джона Фальстафа.

Среди созданных Шекспиром лиц сэр Джон Фальстаф занимает одно из самых видных мест. Кто-то назвал его "Гамлетом наоборот". Фальстаф как бы воплощает ликующую плоть Ренессанса, освобожденную от пут аскетических средневековых идеалов и вместе с тем протестующую против сухого и черствого морального кодекса, который в ту эпоху уже создавали пуритане во славу всех грядущих "уважающих себя" и "достопочтенных" буржуазных английских джентльменов.

Фальстаф безгранично весел. "Мы, молодые люди", говорит он,, хотя ему уже много за пятьдесят лет. Лишь изредка, да и то главным образом в минуты безденежья, находит на него тоска, и тогда он сидит неподвижно, "как меланхолический кот". Но тоска проходит у него мгновенно. подобно легкому облачку: "К чорту заботы и вздохи, - говорит он, - они раздувают человека, как кишку!" У этой "огромной горы мяса" ненасытное чрево: Фальстаф выпивает за обедом два галлона^* хереса. "Херес! - восклицает; Фальстаф. - Он оказывает на человека двойное действие. Пары его подымаются в мозг, высушивают в нем сырую скуку без остатка. Ум становится восприимчивым, быстрым, способным забывать обиды, полным легких, пламенных, восхитительных образов... Второе свойство хереса - согревать кровь. Холодная кровь и бледная печень, знак трусости, превращаются в огонь. Само лицо человека становится огненным и, как сигнальный костер, призывает всех подданных этого маленького королевства, которое называется человеком, к оружию. И тогда все части, образующие человека, объединяются вокруг своего начальника - сердца, и этот начальник, предводительствуя столь доблестной армией, готов совершать любой храбрый подвиг... Будь у меня тысяча сыновей, первое правило, которое я бы им внушил, заключалось бы в том, чтобы они бросили пить пиво и перешли на херес"^**.

^* (Галлон = 4,54 литра.)

^* (Приводим знаменитый монолог Фальстафа о хересе в нашем переводе.)

Фальстаф - не просто веселый человек. Он источник веселья для всех окружающих. "Я не только остроумен сам по себе, - говорит он, - но причина того, что есть остроумие в других людях".

Фальстаф, несмотря на все свои пороки, - большой ребенок. Смерть его, о которой упоминается в "Генрихе V", почти поэтична. "Я хотел бы быть с ним, - говорит его приспешник краснорожий Бардольф, - где бы он сейчас ни находился, в аду или в раю". - "Нет, он не в аду, - отвечает миссис Квикли, - он в лоне короля Артура... Конец его был прекрасен, он умер, как невинный ребенок. Он скончался между двенадцатью и часом, когда начался отлив моря. Когда я увидала, что он перебирает простыни, играет с цветами и улыбается, глядя на кончики своих пальцев, я поняла, что остался один конец, ибо нос его стал острым, как гусиное перо, и он начал что-то болтать о зеленых полях. "Что с вами, сэр Джон? - сказала я. - Развеселитесь, старина". - "Боже, боже, боже!" воскликнул он три или четыре раза... Я пощупала его ноги. Они были холоднее камня... Он весь был холоднее камня".

Смерть Фальстафа-начало отлива того великого моря преизбыточных человеческих сил, буйных, неукротимых страстей, горячих чувств, которое мы называем Ренессансом. "Жирный рыцарь" отошел в лоно короля Артура, в лоно народной сказки... Фальстаф, которого на сцене "Глобуса" играл Вильям Кемп, имел огромный успех у зрителей, и, когда он появлялся на сцене, находившиеся в театре лондонские подмастерья, как рассказывает современник, даже переставали щелкать орехи.