5

Особую сторону отношения К. Маркса и Ф. Энгельса к Шекспиру, характеризующую одну из важных черт политической и литературной деятельности основоположников марксизма, составляет их обращение к фразеологии и образам Шекспира в политической борьбе и в литературной полемике.

Маркс и Энгельс были оба выдающимися стилистами, замечательными мастерами политической характеристики, памфлета, литературной полемики.

Вопросы литературного стиля занимают очень большое место в произведениях, относящихся ко всему первому периоду деятельности основоположников марксизма, - периоду, продолжающемуся вплоть до "Святого семейства" и "Немецкой идеологии". И в дальнейшем вопросы стиля продолжали постоянно живо интересовать Маркса и Энгельса. Их отношение к этим вопросам, так же как отношение основоположников марксизма ко всем другим вопросам науки и жизни, отражает общий революционный дух мировоззрения Маркса и Энгельса.

Маркс и Энгельс постоянно высмеивали в своих произведениях и письмах бесцветный и мертвенный стиль реакционной буржуазной науки и публицистики. В противовес педантической "серьезности", скуке, лицемерному ханжеству, господствовавшим в официальной печати, они защищали откровенный, сильный и красочный литературный стиль, допускающий вольное изъявление чувства, свободу в выражении революционной страсти - горячей любви и ненависти, гневной иронии и сарказма. Маркс и Энгельс высоко ценили поэтому ту свободу, веселую и откровенную непринужденность, искренность и прямоту выражения, которые были свойственны лучшим писателям Возрождения и, в частности, Шекспиру.

В своей известной характеристике великих людей эпохи Возрождения Энгельс писал, что "люди, основавшие современное господство буржуазии, были чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными... Герои того времени не стали еще рабами разделения труда, ограничивающее, калечащее, создающее однобокость влияние которого мы так часто наблюдаем у их преемников. Но что особенно характерно для них, так это то, что они почти все живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются, кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим вместе. Отсюда та полнота и сила характера, которые делает их цельными людьми"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 346-347.)

Одним из ярких проявлений полноты и силы характера, свойственных великим людям Возрождения и выгодно отличавших их от позднейших литературных представителей буржуазных классов, ставших "рабами разделения труда", Маркс и Энгельс считали их сильный, яркий и мужественный литературный стиль. Присущую величайшим представителям культуры Возрождения "сильную мускулатуру стиля", непосредственно связанную с их открытым участием в борьбе партий, - Маркс и Энгельс противопоставляли угодничеству и лицемерной "беспартийности" позднейшей буржуазной прессы. Отсюда их восхищение сатирическими образами Шекспира, страстным и откровенным характером его критики господствующих классов и их политических деятелей

"Непременно прочти статью О'Коннора против шести радикальных газет в последнем номере "Star"; это - шедевр гениальной ругани, часто лучше Коббета, напоминающий Шекспира"^*, - пишет Энгельс Марксу из Парижа 26 октября 1847 года, выражая общее основоположникам марксизма восхищение яркостью и весельем "гениальной ругани" комических персонажей Шекспира, вроде Фальстафа или Терсита (в "Троиле и Крессиде").

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXI, стр. 83.)

Если трагедии Шекспира и его исторические драмы восхищали Маркса и Энгельса глубоким и объективным изображением исторической борьбы, ее источников и движущих сил, материальной основы характеров и страстей, а также возвышенным характером гуманистических идеалов Шекспира, то в комедиях Шекспира основоположники марксизма ценили отражение народного веселья, богатство "жизни" и "движения", яркий, оптимистический юмор, свободную непринужденность и откровенность в выражении сатирического чувства. Этим объясняется пристрастиеМаркса и Энгельса к таким комическим персонажам Шекспира, как Фальстаф, Пистоль и Шеллоу ("Генрих IV"), Пароль ("Конец делу венец"), Ланс ("Два веронца"), столяр Снаг и ткач Основа ("Сон в летнюю ночь"), Догбери-Клюква ("Много шума из ничего"), Аякс и Терсит ("Троил и Крессида") и т. д.

Образы и цитаты из комедий Шекспира занимают значительнейшее место в словаре Маркса-полемиста, где они соперничают с комическими и сатирическими образами Данте, Боярдо, Ариосто, Рабле, Сервантеса, а из писателей XIX века - с образами Уильяма Коббета, Бальзака, Гейне. То же самое относится и к полемическим статьям Энгельса.

Основоположники марксизма высоко оценивали значение сатиры и юмора для политической борьбы. Они считали, что задача революционной публицистики и литературы пролетариата - поднимать дух рабочего класса, открыто выражая его исторический оптимизм и его превосходство над враждебными ему силами старого мира. Поэтому Маркс и Энгельс так часто и охотно прибегали к комическим образам и крылатым выражениям шекспировских персонажей, как к меткому и разящему оружию в политической борьбе.

Обращение к шекспировским образам и характерным оборотам в публицистике Маркса и Энгельса подчеркивает и другую важную сторону их эстетических взглядов. Основоположники марксизма считали свойством настоящего великого писателя-реалиста не только правдивое отражение сущности общественных отношений и характеров своей эпохи, но и умение видеть в настоящем будущее, умение отразить в своих произведениях исторические зачатки характеров и общественных отношений последующих эпох. Это важнейшее свойство реалистического искусства, которое Маркс и Энгельс подчеркивали, говоря о Сервантесе, Гёте, Бальзаке, Пушкине, они считали также одной из величайших особенностей шекспировского творчества. Многие "шекспировские прообразы", - писал Маркс в 1855 году, - пышным цветом расцвели во второй половине XIX века"^*. Обращаясь в своей политической публицистике к сатирическим образам Шекспира для характеристики официальных "героев" буржуазии или мелкобуржуазной "вульгарной" демократии, Маркс и Энгельс исходили из сформулированной здесь Марксом мысли о жизненной, классовой преемственности между комическими героями Шекспира и их "потомками", порожденными позднейшей эпохой высшего господства и начинающегося упадка буржуазии.

^* (К. Маркс и Ф Энгельс, Соч., т. 10, стр. 622.)

Пользуясь в борьбе с политическими и литературными идеологами господствующих классов своего времени комическими и сатирическими образами Шекспира, Маркс и Энгельс каждый раз поворачивают их новыми гранями, открывают в них новые комические моменты и смысловые оттенки. Образы Шекспира они освещают с точки зрения опыта борьбы классов в XIX веке и благодаря этому углубляют и обогащают их традиционное содержание.

Особенной любовью Маркса-сатирика и полемиста пользовался шекспировский Фальстаф. Маркс видел в Фальстафе классический образ представителя умирающего рыцарства-лжеца, хвастуна и труса. Памфлет Маркса "Господин Фогт" построен на иронической параллели между клеветником Фогтом и Фальстафом, причем у бонапартистского Фальстафа - Фогта есть и свой принц Гарри в лице принца Плон-Плона - кузена Наполеона III.

С безудержной ложью Фальстафа Маркс не раз сопоставляет лживые речи в палате английских министров Пальмерстона и Гладстона, а также хвастливые, но беспочвенные заявления немецких буржуазных либералов и мелкобуржуазных республиканцев, прикрывавшие на деле политическую трусость и бессилие, проявленные немецкой буржуазией в борьбе с юнкерской реакцией^*.

^* (См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 4, стр. 305; т. 5, стр. 454; т. 7, стр. 172; т. 9, стр. 389, 401; т. 11, стр. 33, 59; т. 13, стр. 400 и др.)

Описывая выступление вождя английских ториев Пальмерстона в защиту его восточной политики 18 августа 1853 года, Маркс напоминает читателю также ироническое шекспировское выражение из пятого акта "Юлия Цезаря": "Пальмерстон был велик в своей "отваге напускной", употребляя выражение Шекспира. Он проявил, говоря словами Сидни, "робкую смелость, которая отваживается делать только то, что, - как она заведомо знает, - она не знает как делать"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т, 9, стр. 288.)

Если смелость Пальмерстона Маркс характеризует здесь насмешливыми словами Антония о заговорщиках, боровшихся с Цезарем, то официальный политический противник Пальмерстона, глава вигов, Россель уподобляется им придурковатому меднику Кристоферу Слаю из обрамления комедии "Укрощение строптивой", прихотью случая превращенного на час в знатного лорда.

"Он доказал, - пишет Маркс, - что, хотя судьба и сделала его министром, природа предназначала его для роли бродячего лудильщика, подобно Кристоферу Слаю"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т, 11, стр. 414. См. т. 13, стр. 481.)

Величайшим образцом "гениальной ругани" Шекспира Маркс и Энгельс считали ту комическую брань, которой Терсит в "Троиле и Крессиде" осыпает Аякса, Патрокла и других героев (акт II, сц. 1 и 3; акт III, сц. 3). Комическим изображением Аякса, которое дает Терсит, Энгельс воспользовался в 1847 году для характеристики Карла Гейнцена. Через семнадцать лет Маркс снова возвращается к Аяксу Шекспира в письме к Энгельсу, сурово осуждая поведение Гарибальди во время посещения последним Лондона в 1864 году (во время которого Гарибальди был торжественно принят Пальмерстоном).

"Лучше было бы мне быть вошью в овечьей шерсти, чем проявлять такую храбрую глупость, - говорит Шекспир в "Троиле и Крессиде"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIII, стр. 176. См.: Соч., т. 4, стр. 293; т. 6, стр. 14 и 92; т. 10, стр. 337. Помимо прямых обращений к шекспировским образам и выражениям в сочинениях и письмах Маркса есть много скрытых цитат из Шекспира, свидетельствующих о том, как блестяще знал Шекспира Маркс. Так, в письме от 22 августа 1870 г. Маркс выражает Энгельсу свое возмущение одним из стихотворений Фрейлиграта ("Hurra, du stolzes schones Weib"), в котором бывший поэт "Новой Рейнской газеты" унизился до прославления бисмарковской Германии, словами Перси Хотспера (из первой части "Генриха IV"): "Я бы предпочел быть котенком и кричать "мяу", чем таким рифмоплетом!" (Соч., т. XXIV, стр. 389).)

Маркс пользуется сатирическими образами Шекспира не только в своей публицистике, в полемике со своими политическими противниками, но и в своих экономических сочинениях.

Разъясняя понятие стоимости (как материального общественного отношения), Маркс в первом томе "Капитала" критикует взгляды тех вульгарных буржуазных экономистов, которые пытались открыть источник стоимости в вещественной природе товара. При этом, высмеивая буржуазных экономистов, Маркс противопоставляет неуловимую для них стоимость прозаически "осязаемой" подруге Фальстафа, вдовице Куикли. Маркс пишет здесь:

"Стоимость (Wertgegenstandlichkeit) товаров тем отличается от вдовицы Куикли, что не знаешь как за нее приняться"... "Вы можете ощупывать и разглядывать каждый отдельный товар, делать с ним что вам угодно, он как стоимость (Wertding) остается неуловимым"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 56.)

В другом месте, также иронизируя над теми буржуазными экономистами, которых на каждом шагу сбивает с толку вещественная оболочка капиталистических отношений, порождающая в их головах полную путаницу понятий, Маркс сопоставляет научный уровень вульгарно-буржуазной теории стоимости с наивными рассуждениями Догбери-Клюквы из комедии "Много шума из ничего".

"До сих пор еще ни один химик не открыл в жемчуге и алмазе меновой стоимости. Однако экономисты-изобретатели этого химического вещества, обнаруживающие особое притязание на критическую глубину мысли, находят, что потребительная стоимость вещей не зависит от их вещественных свойств, тогда как стоимость присуща им как вещам... Как не вспомнить тут добряка Догбери, который поучает ночного сторожа Сиколя, что "приятная наружность есть дар обстоятельств, а искусство читать и писать дается природой"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, стр. 93.)

Один из самых любимых Марксом комических эпизодов Шекспира, к которому он не раз обращается в сатирических целях, - представление истории Пирама и Тисбы из "Сна в летнюю ночь". В этом представлении участвует столяр Снаг (Миляга), играющий роль льва и выказывающий при этом в своих речах смесь высокопарной глупости и трусливого подобострастия к "знатным господам

Разбор четырех случаев, где Маркс в сатирических целях прибегает к этому эпизоду, позволяет показать, с какой неисчерпаемой изобретательностью Маркс пользовался комическими образами Шекспира, какой емкий, богатый и разнообразный, часто неожиданный смысл они приобретали под его пером.

Льва из "Сна в летнюю ночь" Маркс вспоминает, анализируя идеалистический метод Гегеля в раннем сочинении "Критика философии государственного права Гегеля". Молодой Маркс отмечает здесь иронически, что у Гегеля вследствие его идеализма каждое понятие выступает в двойной роли - сначала в качестве самостоятельного понятия, а позднее в роли "опосредствования", которое затем Гегель чисто словесным путем снимает, чтобы ввести следующее понятие. Маркс сопоставляет поэтому "спекулятивное" понятие с шекспировским львом, уверяющим: "я - лев, и я - не лев, а Снаг"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 1, стр. 320.)

К тому же льву из "Сна в летнюю ночь" Маркс позднее в ином - политическом контексте - возвращается в "Восемнадцатом брюмера Луи-Бонапарта", давая сатирическую характеристику разбойничьей сущности и картонного величия империи Наполеона III.

"В своем Обществе 10 декабря он собирает 10.000 бездельников, которые должны представлять народ, подобно тому, как ткач Основа собирался представлять льва"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 8, стр. 168.)

В другом месте Маркс обращается к указанному эпизоду Шекспира, характеризуя ничтожество и олигархический характер оппозиции вигов в английском парламенте:

"... на долю... г-на Юма выпало - отвечать от имени страны, подобно столяру Снагу, который играет роль льва в "жесточайшей смерти Пирама и Тисбы"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 10, стр. 91.)

Пользуясь образом шекспировского льва, Маркс разоблачает не только фанфаронство Наполеона III или антинародность английских вигов, но и высмеивает тщеславные претензии прусской реакции, которая в эпоху Бисмарка гордо заявила о своем "праве" на самостоятельную роль в европейской политической жизни, в то же время достаточно скверно чувствуя себя в этой новой роли, так как она не успела еще отучиться от своей традиционной трусости и угодничества по отношению к политике более могучих великих держав^*.

^* (См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 13, стр. 487.)

Благодаря сочинениям основоположников марксизма гротескные и комические образы Шекспира, помогавшие Марксу и Энгельсу срывать маски с официальных героев буржуазного общества, навсегда вошли в арсенал передовой современной публицистики, борющейся против лицемерия реакционной буржуазной науки и буржуазной политики.

В своих произведениях Маркс и Энгельс обращались не раз в поисках метких и разящих сопоставлений не только к комедиям Шекспира или к комическим эпизодам его хроник, но и к его трагедиям. В статьях Маркса и Энгельса мы встречаем многочисленные цитаты из "Гамлета", "Короля Лира", "Макбета", "Ричарда III" и т. д.^*. Не останавливаясь на характеристике всех этих цитат и на анализе отдельных ярких замечаний об этих драмах, брошенных попутно основоположниками марксизма, следует в заключение остановиться на замечаниях Маркса и Энгельса о "Гамлете", имеющих особенно важное, принципиальное значение для современного шекспироведения.

^* (См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, стр. 217, 220; Соч., т. 9, стр. 284, 288, 527; т. 13, стр. 299 и др.)

Маркс и Энгельс - оба - превосходно знали "Гамлета" и часто обращались в литературно-политической борьбе к этой трагедии Шекспира. Монолог "Быть или не быть", разговор Гамлета с актерами, знаменитые слова Гамлета "гнило что-то в королевстве датском", не раз применявшиеся Марксом к характеристике немецкой и английской политической современности, обращение Гамлета к духу: "Ты хорошо роешь, старый крот", - таковы сцены и отдельные крылатые фразы из шекспировской трагедии, наиболее часто цитируемые основоположниками марксизма^*. Но Маркс и Энгельс не только пользовались "Гамлетом" как богатейшим источником крылатых фраз и выражений, которые часто служили для них острым оружием в политической борьбе. Замечания основоположников марксизма об этой трагедии освещают также ее идейную проблематику, характер самого Гамлета. Эта сторона высказываний Маркса и Энгельса о Гамлете особенно интересна и важна для науки о Шекспире и для советского театра.

^* (См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 6, стр. 27, 149; т. 8, стр. 205; т. 9, стр. 341; т. 11, стр. 285; т. 12, стр. 4.)

Обращаясь к "Гамлету", Маркс и Энгельс подчеркивали общественнокритические мотивы этой трагедии Шекспира. Они особенно выделяли в этой связи, как уже только что говорилось, слова Гамлета о "гнилости" датского государства. Выражением Гамлета: "Ты хорошо роешь, старый крот!" - Маркс в 1850-х годах, в "Восемнадцатом брюмера Луи-Бонапарта" и в своей известной речи на юбилее чартистской "Народной газеты" воспользовался для того, чтобы выразить свою глубокую веру в поступательный ход истории, в неизбежную близкую победу социалистической революции рабочего класса^*.

^* (См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 8, стр. 205; т. 12, стр. 4.)

В то же время Маркс и Энгельс отнюдь не считали (подобно многим современным театральным деятелям), что представление о свойственной Гамлету меланхолии и о нерешительности этого шекспировского героя является данью некоей ошибочной, идеалистической традиции в истолковании великой трагедии Шекспира. Как показывает анализ высказываний Маркса и Энгельса о Гамлете, их понимание характера Гамлета решительно расходится с представлением о "сильном" Гамлете, которое долго было подводной скалой при осуществлении постановок этой трагедии Шекспира на советской сцене. В отличие от тех советских шекспироведов, которые в 30-е и 40-е годы с особенным пафосом защищали идею о "сильном" Гамлете, Маркс и Энгельс считали "меланхолию" и "нерешительность" важнейшими чертами характера шекспировского героя. Но, в противовес буржуазным шекспироведам, основоположники марксизма объясняли меланхолию и нерешительность Гамлета не его узко личными свойствами, а прежде всего общественно-историческими, социальными причинами.

Вот почему ироническое замечание Маркса, сравнившего империю Наполеона III с той обработкой шекспировского "Гамлета", в которой "не хватает не только меланхолии датского принца, но и самого датского принца"^*, представляет особый интерес для современного шекспироведения. Это данное попутно меткое сатирическое сопоставление - не только развитие аналогичной английской поговорки ("It's Hamlet without the Prince"), не только намек на обработки шекспировских трагедий, распространенные в эпоху классицизма, целью которых было приспособить их к требованиям аристократического "хорошего" вкуса. Брошенным как будто вскользь замечанием Маркс сразу, как молнией, освещает одну из важнейших черт шекспировского героя, намечает свое понимание характера Гамлета.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 11, стр. 333.)

Такое же значение для театра наших дней в борьбе против вульгаризации и упрощения, в стремлении раскрыть подлинную проблематику и исторический пафос шекспировской трагедии имеет замечание Энгельса о Гамлете в статье "Эмигрантская литература" (1875). Энгельс противопоставляет здесь группу бланкистов, лондонских эмигрантов Парижской коммуны, их учителю - О. Бланки, который, несмотря на свою слабость в области революционной теории и тактики, был все же настоящим революционером-практиком: "Революционный инстинкт Бланки, его быстрая решительность не всякому даны, - пишет в связи с этим Энгельс, - и сколько бы Гамлет ни твердил об энергии, он всегда останется Гамлетом"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 18, стр. 512.)

Приведенные примеры, которые иллюстрируют особенности понимания Марксом и Энгельсом наиболее знаменитой из шекспировских трагедий, отчетливо показывают, как много живого и плодотворного содержат иногда даже второстепенные замечания К. Маркса и Ф. Энгельса о Шекспире и какое большое актуальное значение имеет их углубленное изучение для советской науки о Шекспире и для советского театра.