Платье и человек

На Востоке и на Западе есть легенда о короле и о королевском платье^*. Король пошел купаться. Он пришел к реке, разделся, платье оставил на берегу, а сам окунулся в воду. Пока он плавал, воры украли его платье. Пришлось королю идти домой голым. Подошел он ко дворцу, велит открыть ворота, но стража его не пускает, - его не узнали без королевского платья. Он говорит, что он король, но никто ему не верит. Пришли солдаты, отвели голого человека в тюрьму, потом его судили и приказали бить кнутом на площади за то, что он назвал себя королем.

^* (Об этой легенде (в ее русском варианте), применимо к шекспировской трагедии, я впервые узнал из статьи Н. Берковского «Король Лир» в Большом драматическом театре им. Горького».)

Так король перестал быть королем, когда у него украли платье.

Величие заключалось в платье, а не в человеке.

Бархатная мантия на горностаевом меху покрывала плечи владыки Британии. Но стоило ему отдать владения - мантию украли. И тогда Лир сразу же перестал быть похожим на короля.

Этой теме посвящена сцена в замке Гонерильи. Лир, гостящий у дочери, вдруг замечает, что ему стали служить как-то иначе, не так, как прислуживали раньше. Он начинает чувствовать новое отношение к себе. Он не может еще понять, в чем суть этого изменения. Ему на глаза попадается дворецкий герцогини Освальд. Лир подзывает его, но тот, даже не обернувшись, проходит мимо. Лир - недавний властитель жизни и Смерти каждого подданного с недоумением смотрит вслед лакею. Королю не приходит в голову, что может существовать человек, рискующий его оскорбить.

Освальд вновь проходит мимо Лира, будто не замечая его.

Лир велит ему остановиться и подойти ближе; он уверен, что сейчас Освальд, поняв свою оплошность, в ужасе падет на колени, умоляя о помиловании. Но лицо лакея спокойно, он продолжает вести себя так же развязно.

Лир спрашивает: знает ли презренный слуга, кто стоит теперь перед ним?

Следует ответ: да знает. Перед ним отец герцогини.

Для лакея Лир лишь отец той, кто владеет теперь королевским платьем.

Величие короля "с головы до ног" оказалось вовсе не свойством его особенной натуры, а лишь следствием власти, которой он обладал; его отличало от других людей и возвышало над ними только платье, которое он носил. Поклонялись и льстили не Лиру, а платью.

Когда платье украли, короля не узнал даже лакей. Так Лир перестал быть королем. Он теперь даже перестал быть и Лиром.

Он только "тень Лира" - так сказал ему шут.

Старый король отправился в долгую дорогу. Он говорил всем, что он король, но никто ему не верил; над ним смеялись, его хотели убить, а он жаловался, умолял, проклинал. Потом он понял: ему уже не нужно украденное платье, он его все равно больше не наденет. Он подходил к концу своего пути. Теперь он больше не говорил, что отличен от других; ему довелось узнать, что он такой же, как и все, - просто человек.

Это и был конец его долгой дороги.

Сказка учила: чтобы узнать истинную стоимость всего существующего, нужно узнать обычную жизнь.

Лир начал узнавать все, что было ему раньше неизвестно; он начал с близкого, простого, с того, что рядом, потом дошел до дальнего, - перед ним открылось общее, он понял связь простого и сложного.

Строптивый ответ младшей дочери поколебал младенческую гармонию его существования. Лир пришел в бешенство оттого, что Корделия посмела не исполнить его желания. В дальнейшем, когда выявилось истинное отношение к нему старших дочерей, он раскаялся в совершенной несправедливости. Он стал считать ответ младшей дочери лишь незначительным проступком, а себя виновным в преувеличении этого проступка.

Однако проступок, по его мнению, все же был совершен:

 Корделии оплошность! Отчего
 Я так преувеличил этот промах... 

Лир еще не понял смысла, заключенного в словах младшей дочери. Ему все еще не стало ясным, что ответ Корделии был не промахом, а бунтом.

Лир был уверен, что он ошибался лишь в частности: он не знал истинного отношения к себе дочерей. Ему казалось, это была ошибка не короля, а только отца: Местом событий пока еще оставалась семья. Действующими лицами - отец и. дочери.

Но действие уже было перенесено на совсем иной простор. Гонцы ночами скакали от замка к замку, развозя призывы к мятежу. Уже втянуты в события сто рыцарей короля и свиты герцогов; вербуются сторонники, образуются партии - близка война.

Однако для Лира все происходящее еще заключено в ограниченном пространстве семейных отношений. Подобная же драма могла случиться и в помещичьей ферме, и в крестьянской лачуге - всюду, где семья: младшие и старшие, родители и дети.

Неблагодарность детей - первое, что увидел Лир в реальном мире. С этого начался его путь.

Государственные владения, власть над людьми - все это представлялось Лиру его имуществом. Он подарил его детям так же, как помещик завещает наследникам дом, поле, стадо. Он отдал дочерям огромное наследство, а им было жалко содержать его свиту - всего лишь сто рыцарей.

Неблагодарность - вот основной порок. И самый ужасный вид этого порока - неблагодарность детей.

Как самой свирепой казни Лир желает Гонерилье испытать то же, что пришлось пережить ему - если у герцогини Альбанской родится ребенок, пусть он забудет, когда станет взрослым, заботы матери:

 Тогда она поймет, во сколько злей
 Укуса змей детей неблагодарность! 

В самом сочетании этих слов заключена оскорбительная неестественность, противоречащая законам, святым для каждого:

 Ведь все равно, как если б рот
 Кусал его питающую руку.

Неблагодарность детей - высший вид несправедливости.

Так впервые появляется в трагедии тема несправедливости.

Теперь Лир понял, что он принял позолоту за драгоценный металл. Истинная цена лакомству и нарядному платью оказалась ничтожной, но Лир еще не узнал цену соли.

Король из сказки понял стоимость соли, когда он испытал нужду, и, страдая от голода, был вынужден попробовать пищу бедняков.

Лир лишился власти, любви детей, пристанища, - уже не было и крыши над головой, чтобы укрыться от непогоды. Он очутился в таком же положении, в каком находились самые нищие подданные его государства.

И тогда перед королем, оказавшимся на самом низу жизни, появился образ иной несправедливости. Лишенный всего, изнемогающий от усталости и отчаяния, он впервые ощутил тяжесть своего положения, теперь такого же, как положение множества других людей, испытывающих в жизни то же, что испытывает теперь он.

От своего - близкого мысли Лира перешли к дальнему - общему.

Глаза Лира остановились на шуте; теперь клоун- не предмет забавы, а человек, ничем не отличающийся от него - короля, чувствующий то же, что чувствует он. Лир уже понимал меру того, что испытал этот человек.

Когда Кент предложил укрыться от непогоды в шалаше, король пропустил вперед шута:

 Иди вперед, дружок. Ты нищ, без крова. 

Все глубже проникала мысль. Отчетливее отражалась в сознании жизнь. Не только Лир и не только шут влачили жалкое существование. Тысячи картин несчастья предстали перед Лиром. Оборванная, голодная, униженная возникла перед ним его страна. Падая от усталости, изнемогая от лишений, проходили перед ним его подданные.

Реальный мир ворвался в малый мир человека, заполнил каждую клетку сознания. Рассеялась младенческая гармония. Сознание отразило действительность: мир дисгармонии, мир горя.

Уже позабыты и оскорбленное самолюбие отца, и уязвленная королевская гордость. Действие происходит теперь в семье всего человечества, на безграничных пространствах истории. Огромная, непереносимо жестокая предстала перед Лиром несправедливость. Она поднялась во весь свой исполинский рост, покрыла тенью все новые явления.

Несправедливость детей оказалась только малой частью этого понятия. Лир осознал основу всех отношений- социальную несправедливость.

Он увидел "истинный возраст и сложение века".

В момент величайшего горя он думал уже не о себе, но о других.

 Бездомные, наше горемыки,
 Где вы сейчас? Чем отразите вы
 Удары этой лютой непогоды
 В лохмотьях, с непокрытой головой
 И тощим брюхом? Как я мало думал
 Об этом прежде!.. 

Нет права, закона, морали - эти понятия поддельные, они служат тому, у кого бархатная мантия на плечах.

Лир - некогда верховный блюститель этих понятий - издевается над каждым из них. Король говорит о природе власти, он поворачивает это понятие так, чтобы была видна каждая его грань.

Вот государственное право в королевстве. Смотрите, что такое это право:

- Видишь, как судья издевается над жалким воришкой? Сейчас я покажу тебе фокус. Я все перемешаю. Раз, два, три. Угадай теперь, где вор, где судья.

Вор и судья неотличимы друг от друга.

Пес рвется с цепи, бросается на плохо одетого человека, хочет искусать нищего. Бродяга удирает от свирепого зверя. Пес превращается для Лира в символ.

- Заметь, - говорит Лир Глостеру, - это символ власти. Она требует повиновения. Пес этот изображает должностное лицо на служебном посту.

" Слово "закон" особенно лживо. Законодатель разговаривает с исполнителем закона:

 Ты уличную женщину плетьми
 Зачем сечешь, заплечный мастер подлый?
 Ты б лучше сам хлестал себя кнутом
 За то, что втайне хочешь согрешить с ней.

Мораль - служанка тех, у кого на плечах мантия.

Прелюбодейство? Это не проступок. Лир прощает прелюбодеев, - царю нужны солдаты.

Картины, одна яснее другой, отражали происходящее в государстве. Больше ничто не отделяло Лира от жизни. Ни стены, ни охрана, ни лесть. Он не только смог увидеть реальность с удобной точки наблюдения, но и сам оказался в центре событий. С самой высокой ступеньки он спустился на самую низкую. Его ноги стояли теперь на земле.

Лир узнал цену соли.

Он узнал ее не тогда, когда голод вынудил его попробовать непосоленное кушанье. Иным путем узнал эту цену Лир.

Он узнал ее потому, что узнал вкус слез.

Теперь ему уже знаком соленый вкус горя, и не только собственного, но и горя всех тех, о существовании кого он раньше не задумывался.

В жизни почти всех героев Шекспира есть минута, когда каждый из них начинает осознавать, что страдания, которые он испытывает, вызваны не отдельным злым человеком и не стечением обстоятельств, но другими причинами, чем-то иным, таящимся в самой основе жизни, что зло, причиненное человеку, только часть огромного, распространяющегося на большинство людей зла, причины которого скрыты в глубине общественных отношений. Тогда, начиная с этой минуты, появляется в жизни героя новая страсть. Все происходившее до этого, все мучительные мысли и вспышки чувств - только подготовка к зарождению страсти, И оскорбленная доверчивость Отелло, и потрясение Гамлета, узнавшего об убийстве отца, и отчаяние Лира, понявшего ошибочность своего отношения к дочери, - лишь начало, первые шаги, делаемые этими героями на пути, открывающемся перед ними.

Единственная страсть теперь владеет ими. Одна и та же, общая для всех, сжигающая своим огнем. Это - страсть познания. Стремление к отысканию смысла происходящего. Человек начинает думать не только о себе, но и о человечестве. Перед ним не злодей, но общественное зло. С ним не расправишься ударом шпаги. Клавдий умрет, но смерть его не восстановит связи времен, смерть преступника не уничтожает общественной несправедливости. Несправедливость не прекратится, когда уведут на страшные пытки Яго, Дездемону не воскресить, не воскресить веру в то, что может существовать в этом веке чувство, подобное любви Ромео и Джульетты, Отелло и Дездемоны.

Страданий Лира не смогли бы исцелить казнь дочерей, возвращение короны. Страсть, охватившая все его существо, требует иного удовлетворения. Он должен увидеть, узнать то, что было скрыто от него, - постигнуть причины несправедливости. Слепота длилась слишком долго. Наступило прозрение.

На мгновение ярчайший свет озаряет жизнь. Становятся видны глубины пропастей и дальние горизонты. Свет настолько ярок, что каждая новая картина, отражающаяся в сознании, вызывает боль. Картины сменяются со все возрастающей быстротой, новые формы несправедливости открываются в жизни.

Лир вкладывает в постижение реальности такую силу страсти, что мозг не в состоянии выдержать стремительности напора мыслей, они ранят, колют, жгут, страдание становится непереносимым. Боль пронизывает все существо. Лир восклицает: "Я ранен в мозг!"

Проснувшись в палатке Корделии, он умоляет не будить его; если он очнется от сна, то вновь окажется привязанным к "огненному колесу". Кент никому не позволяет обратиться к умирающему, слова возвратят старика к реальности. А только бессердечный пожелает вернуть Лира на "дыбу жизни".

Метафоры пыток и мучений проходят сквозь всю трагедию. Жизнь - дыба, и вот на эту дыбу вздернут тот, кто некогда повелевал.

Человеческое сердце не может вместить горя человечества. Но оно отвечает - этот маленький комок в груди - каждым трепетным ударом на боль, испытываемую множеством людей, о существовании которых раньше не думал их властитель.

Так появляется ощущение слитности человека и человечества. Чувство связи своего горя с горем миллионов людей.

Теперь это чувствует Лир. Он увидел истинную картину жизни. Он сходит с ума и становится мудрецом.