2

На острове Кипр Яго-Васадзе действительно почувствовал себя деятелем сцены. Околдовав всех своими песенками, прибаутками и куплетами, он смело переходит от эстрадных выступлений к режиссуре. Сам сочиняет сценарий, на ходу обучает своих актеров и сам же им подыгрывает. Объявив начало спектакля, волнуется, следит из-за кулис за ходом действия. И торжествует, спокойно взирая на эффект, когда цель достигнута, - инсценировка перерастает в действительное происшествие: мавр с шумом, с обнаженной саблей врывается на сцену.

Как не захохотать от удовольствия: сам грозный Отелло-участник комедии, но смеяться еще рано. Сейчас нужно продолжать спектакль. Какую роль играет он сам в сочиненной и разыгранной сцене побоища между Кассио, Монтано и Родриго? Конечно, роль честного офицера, который тщетно старался разнять драку, но не мог ничего поделать с подвыпившими буянами.

Яго вытягивается в струнку и, держа руки по швам, открыто глядя генералу в глаза, громко, внятно рапортует о происшедшем. У Отелло нет никаких сомнений. В яростном гневе набрасывается он на Кассио. Это не сдержанный Отелло первого акта. Тут не к чему погружаться в думы: совершено зло, и оно должно быть наказано. И чем строже, тем больше гарантий, что подобное не повторится.

Конечно, жизнь течет не всегда гладко, но все же мир прост и ясен: невинный, благородный Монтано попал под удар обезумевшего от хмеля Кассио. Монтано - жертва, Кассио - преступник. Кассио несет наказание, Монтано получает знаки соболезнования. Хорава проводит сцену в энергичном ритме. Кажется, Дездемона не должна была и заметить, как ее супруг вышел из комнаты и, водворив тишину, сейчас же вернулся такой же спокойный, уверенный, с улыбкой на устах. Порядок восстановлен. И хоть горько потерять друга и помощника, справедливость превыше всего, она и на этот раз должна торжествовать. Так полагает Отелло.

Но на сцене остается Яго, и торжествует победу он. Торжество это поистине царское. Мы приступаем к описанию самой сильной сцены, исполненной Акакием Васадзе с необычайной остротой, смелостью и глубочайшим проникновением в сущность образа. Видевшим спектакль ясно, что речь пойдет о сцене на бочках.

Только что Яго выпроводил Кассио, с ним он разыграл третью роль - верного друга, посоветовавшего обратиться к молодой жене генерала. И вот Яго сам с собой. Как хорошо быть одному! Без свидетелей, без надобности исполнять роли. Как хорошо после трудного спектакля со многими переодеваниями и утомительным притворством побыть хоть короткое время в своей собственной шкуре!

Яго отстегивает шпагу и втыкает ее в пол, снимает остроконечную шляпу и с лету бросает ее на эфес, скидывает широкий плащ, расстилает его на бочки. Так и кажется, что это актер пришел к себе в уборную и разоблачается, чтобы отдохнуть, из театрального героя стать обычным человеком. Но, странное дело, для Яго актерство необходимо не для того, чтобы возвысить свою личность, а, напротив, чтобы скрыть ее значительность. Сев у бочек, запрокинув голову и широко разбросав руки, он погружается в свои думы и планы, и по тому, как он о них говорит, становится ясно, что перед нами не мечтатель, воздвигающий воздушные замки, а человек практики, которому мысль потребна лишь тогда, когда она может претвориться в дело.

Сгорая от нетерпения, Яго развивает свои планы. Неуемная потребность деяний, точнее - воинственная жажда разрушения охватывает его душу. Какое наслаждение подчинять своей воле чужую судьбу! Какая жестокая радость пойти наперекор гармонии, разбить, растоптать, разрушить исключительное, нарушающее правило жизни! В самозабвенном восторге Яго говорит об этом. Голос его звенит высокими нотами. Он один, но разве шопотом должен говорить Яго самому себе о близком торжестве? О том, что все готово и нужно лишь энергично дернуть за конец веревки. Яго истошно кричит, он с наслаждением прислушивается к своему голосу, с нескрываемой гордостью любуется собой. Яго-мыслитель в восторге от Яго-деятеля. Расчет и инстинкт - родные братья. Один направляет, другой действует, и оба друг другом довольны. Отличные собеседники, им больше никого не нужно. Яго силен, когда одинок, ибо всякий другой человек уже свидетель, уже возможный доносчик, и с ним нужно хитрить, притворяться. Нужно корчить из себя добродетельного человека, ибо так делают все и прежде всего ненавистный мавр.

О, этот мавр! Яго почти взвыл и пребольно укусил себе палец. Он низвергнет этого блаженного мужа в пучину страстей.

Человеком управляют инстинкты, разум должен не препятствовать им, а обосновывать их права, отыскивать пути к наилучшему удовлетворению страстей. Инстинкты собственности, корысти, похоти - только они дают радость бытия, только они делают жизнь наслаждением. Яго начинает петь, его голос звучит гулко и зловеще. Потом он встает и величественно разваливается на бочках-этот пасынок природы, возомнивший себя господином мира. Яго хохочет, он знает людей, все они большие или меньшие канальи, всех он видит насквозь. И мавр будет наихудшим из них.

Так решено и значит неминуемо. Объявлена война, и можно петь бодрые солдатские песни.

Развалившись на бочках и задрав ноги, Яго горланит что-то веселое...