3

Никто из больших русских писателей до Пушкина не был так близок к Шекспиру и так много не сделал для его усвоения, как он.

Никто до него не обнаружил такого подлинного понимания не только его произведений, но и всего его театра в целом, его особой драматической системы, как Пушкин. Для него он был представителем той народной сцены, той народной трагедии, которая родилась на площади и отражала "страсти сего народа", потрясала "струны его сердца" и говорила "наречием, понятным народу". В то время как для большинства романтиков-критиков Шекспир - это только высокая литература, для Пушкина он прежде всего - театр. В своих набросках предисловия к "Борису Годунову", говоря об "отце нашем" Шекспире, он везде подчеркивает театральный характер его системы.

Указываемая Пушкиным связь между Шекспиром, реформой драмы и преобразованием сцены была совершенно оригинальной и новой точкой зрения в отечественной и мировой шекспириане, как и ряд других его мыслей о Шекспире, о которых мы будем говорить ниже.

Шекспиризм Пушкина как творца и поэта не опирался на опыт его предшественников и друзей, так много давших ему в области техники стиха. Батюшков был всецело вне сферы Шекспира, что же касается Жуковского, то "Гамлет" остался для него навсегда "чудесным уродом". О комическом у Шекспира Жуковский замечает, что Шекспир "смешит резким изображением характеров, но в шутках его нет тонкости, по большей части одна игра слов, и он часто оскорбляет ими вкус". Верно определяет его отношение к Шекспиру Н. С. Тихонравов: "Сопричисленный к лику романтиков, Жуковский никогда не разделял романтического культа Шекспира"^*.

^* (Сочинения Н. С. Тихонравова, т. III, 1898.)

Нет нужды говорить здесь о всех вопросах и проблемах шекспироведения, затронутых Пушкиным-критиком. Этой теме посвящены у нас специальные статьи и работы, почти со всех сто ром выявившие глубину и широту шекспиризма Пушкина. Укажем лишь на характер и направление этого шекспиризма, как на то новое, что было внесено Пушкиным в предшествовавшую ему шекспириану.

Мы уже указывали выше, что Пушкин исходил в своем восприятии творчества Шекспира из театральной природы его произведений. Зритель, широкая народная аудитория театра "Глобус" с его буйным партером - вот то основное, что имелось в виду Шекспиром и при выборе его тем и при обработке их приемами елизаветинского театра. Этот же критерий берет в основу Пушкин в своей театральной поэтике, в центре которой находится вопрос о зрителях. "Словом, где зрители, где публика?" - спрашивает он, обсуждая проблему о возможности создать у нас подлинную народную трагедию.

"Драматическое искусство родилось на площади - для народного увеселения. Что нравится народу, что поражает его? Какой язык ему понятен?" Вот что прежде всего интересует Пушкина, и именно в этой связи он упоминает Шекспира.

В начале января 1824 года Пушкин пишет брату из Одессы о том, что "Расин понятия не имел об создании трагического лица. Сравни его с речью молодого любовника Паризаны Байроновой, увидишь разницу умов". В апреле-мае того же года он приступает к чтению Шекспира и Гёте (см. письмо к Вяземскому), и именно с этого времени муза его недавнего собеседника теряет для него прежнюю прелесть, и он пишет Н. Раевскому в конце июля 1825 года о своем новом увлечении: "Я не читал ни Кальдерона, ни Вега, но что за человек этот Ш.? Не могу притти в себя! Как Байрон-трагик мелок по сравнению с ним!"

В своих статьях, заметках, набросках и письмах Пушкин охватил ряд важнейших вопросов шекспироведения. Проблема индивидуализации характеров и правда диалога ("Каждый человек любит, ненавидит, печалится, радуется, но каждый на свой образец... читайте Шекспира... это мой припев. Он никогда не боится скомпрометировать свое действующее лицо, - он заставляет его говорить со всею жизненной характерностью, ибо уверен, что в свое время и в своем месте он заставит это лицо найти язык, соответствующий его характеру"); вопрос о технике и стиле исторических хроник Шекспира с их ослабленной интригой и обилием эпизодов, не имеющих сюжетной устремленности ("По примеру Шекспира я ограничился изображением эпохи и исторических лиц, не гоняясь за сценическими эффектами, романтическим пафосом и т. п."); различие характеров персонажей Шекспира и Мольера как основной вопрос построения образа в трагедиях, природа Фальстафа, Отелло ("Отелло от природы не ревнив, - напротив, он доверчив"); источники и приемы шекспировской дикции ("сцена тени в Гамлете вся написана шутливо, даже низким слогом, но волос становится дыбом от Гамлетовых шуток"); воссоздание местного колорита в "Ромео и Джульетте" ("В ней отразилась Италия, современная поэту, с ее климатом, страстями, праздниками, негой, сонетами, с ее роскошным языком, исполненным блеска и concetti. Так понял Шекспир драматическую местность"); проблема художественных переводов и точной передачи подлинников ("пожелали видеть Данте, Шекспира и Сервантеса в их собственном виде, в их народной одежде, - и с их природными недостатками"), - все это говорило не о чтении, а об изучении Пушкиным творений Шекспира, а также его комментаторов, фрагменты из шекспирианы которых вошли в пушкинскую театральную поэтику в переработанном виде^*.

^* (Полный обзор высказываний Пушкина о Шекспире дан в библиографической работе Э. М. Субботиной "Пушкин и Шекспир", 1938, сделанной для Кабинета Шекспира ВТО.)

Таков шекспиризм Пушкина, и таков был его вклад в отечественную шекспириану. Он значительно обогатил и расширил предшествовавшую шекспировскую критику, опередив во многом практику театров. Этот разрыв между литературным и сценическим Шекспиром будет еще долго наблюдаться в истории русского шекспиризма. Теория и критика явно опережали работу актеров, вплоть до появления Мочалова в роли Гамлета, когда, по замечанию Белинского, стали многое понимать в Шекспире по-новому благодаря игре этого гениального артиста. С этого времени русская шекспириана переходит в значительной своей части из рук теоретиков в руки театральных критиков, уже нашедших своих читателей и освещавших периодически жизнь театров в театральных отделах "Московского телеграфа", "Московского вестника", "Галатеи", "Молвы" и других органов тогдашней печати.