2

Эпоха жизни Маркса и Энгельса была в истории буржуазной литературы, в истории общественной мысли Германии и других стран Западной Европы периодом переоценки Шекспира. Как известно, открытие исторического значения Шекспира Лессингом и Гердером в конце XVIII века составило эпоху в истории немецкой эстетической мысли и немецкого театра. Преклонение перед реализмом Шекспира, перед глубиной его исторического мышления, перед героическими образами его драм разделилось всеми передовыми умами классического периода немецкой литературы. Восхищение лучших деятелей немецкой литературы конца XVIII и начала XIX века творчеством Шекспира объяснялось не только узколитературными причинами. В глазах Лессинга и Гердера, Гёте и Шиллера творчество Шекспира и образы его героев были символом того гуманистического идеала человека, того представления о подлинной свободе человеческой личности, о которой напрасно мечтали в своей борьбе с феодальной реакцией, с ограниченным национализмом и мещанским убожеством тогдашнего немецкого общества деятели передовой художественной и демократической мысли Германии XVIII века. Представление о Шекспире, как об идеале великого национального поэта, у Гердера, Гёте и других передовых представителей немецкой литературы конца XVIII - начала XIX века было в области эстетики одной из форм отражения идеалов западноевропейской буржуазно-демократической, мысли периода ее исторического подъема.

К 40-м годам XIX века, а в особенности после революции 1848 года,, отношение немецкой буржуазной литературы и критики к Шекспиру успело значительно измениться. Достаточно сослаться на известную книгу Гервинуса о Шекспире, вышедшую в 1849-1850 годах. Гервинус вносит в образ Шекспира, который был создан немецкими классиками XVIII века, ряд характерных поправок и ограничений. Указывая в лице Шекспира на величайшего учителя нравственности, "руководителя на путях света и жизни"^*, он тем не менее отчетливо придает своему изображению идеалов Шекспира плоско-буржуазный характер. Главными чертами мировоззрения Шекспира, с его точки зрения, являются апология практической энергии, призыв к деятельности, соединенный с критикой мечтательности и праздного самоуглубления (воплощенных Шекспиром в Гамлете), мудрая умеренность^**. В то время как молодой Гёте видел в героях Шекспира воплощение щедрого стихийного избытка, свойственного силам природы, воплощение титанического могущества^***, Гервинус готов рассматривать драмы Шекспира как кодекс трезво буржуазной умеренности и практицизма.

^* (Г. Гервинус, Шекспир, т. 4, Спб., 1877, стр. 301.)

^** (См. там же, стр. 438-"1.)

^*** (См.: Гёте, Ко дню Шекспира (1771).)

Гервинус приспособляет, таким образом, культ Шекспира, выдвинутый Лессингом и Гёте как знамя гуманизма передовой немецкой культуры конца XVIII века, к потребностям буржуазно-юнкерской Германии. В том же направлении видоизменяют образ Шекспира, созданный в предшествующую эпоху, и другие представители немецкой шекспировской критики 1850-х годов, например Крейссиг и Флате^*.

^* (См. об этом: Aug. R alli, A history of Shakespearean criticism, London, 1932, v. I, p. 394-434 и H. Стороженко, Опыты изучения Шекспира, М., 1902, стр. 92-93.)

Приближая образ Шекспира к идеалам и вкусам немецкого буржуазного читателя, Гервинус еще разделял тем не менее взгляд Лессинга и Гёте на Шекспира как на самого великого из поэтов нового времени. Он ставил реализм Шекспира выше, чем реализм немецких классиков. В последующие годы в немецкой литературе возникают попытки более радикального пересмотра оценки Шекспира, сложившейся в классический период немецкой буржуазной культуры. В этом отношении характерны статьи Рюмелииа, появившиеся в печати впервые в 1864 году в связи с трехсотлетием со дня рождения Шекспира и изданные отдельно в 1866 году^*. Рюмелин ставит вполне сознательно своей целью пересмотреть традиционный для немецкой литературы со времени Лессинга культ Шекспира с точки зрения бисмарковской Германии^**. Он утверждает, в отличие от Гервинуса, что героям Шекспира не хватает "умеренности" и "осторожности", что они недостаточно считаются с "обстоятельствами" и не соразмеряют с ними свои страсти, которые приобретают вследствие этого опасный и разрушительный для общества характер. Рюмелин доказывает также, что Шекспир не был национальным поэтом, так как предназначал свои драмы для лондонской аристократической "золотой молодежи" и для "необразованной толпы", в то время как "средний класс" (в котором Рюмелин предлагает видеть истинный "центр тяжести народной жизни") в елизаветинскую эпоху не посещал театра^***. Упрекая Шекспира в исключительной привязанности к королям (и вообще к аристократическим героям) и одновременно в потворстве "низким" народным вкусам при полном отсутствии любви и почтительности к бюргерству, Рюмелин отдает предпочтение немецким классикам. Он порицает великого английского драматурга за свойственный ему избыток фантазии и недостаток практической жизненной "трезвости". Рюмелиновская критика Шекспира открывает ряд аналогичных попыток переоценки Шекспира с точки зрения потребностей и идеалов немецкой буржуазной литературы и националистически настроенного филистера. В 1873 году выходит книга довольно заурядного немецкого буржуазного драматурга 50-60-х годов Родериха Бенедикса - "Шекспиромания"^****, автор которой в значительно более плоской и вульгарной форме, чем Рюмелин, выступает против шекспировского влияния на немецкий театр.

^* (См.: Rumelin, Shakespearestudien (мы пользовались вторым изданием 1874г.).)

^** (См.: Rumelin, указ. соч., стр. X-XII и 225, 315 (гл. XII).)

^*** (См. там же, стр. 15, 41-43, 46-49, 61-65.)

^**** (H. Benedix, Die Shakespearomanie. Zur Abwehr, Stuttg., 1873.)

Еще в 1827 году, в эпоху распространения в Германии идеалистических литературно-эстетических теорий немецкого романтизма, молодой, вольнолюбиво настроенный драматург Кристиан-Дитрих Граббе выступил с блестящей статьей "О шекспиромании", в которой подверг критике антиисторическое отношение к Шекспиру, господствовавшее в сочинениях А. В. Шлегеля, Л. Тика и других его романтических интерпретаторов. Напоминая слова Байрона, заявившего в "Дон-Жуане", что Шекспир успел стать в его время своеобразной "модой", Граббе горячо восстал против романтической "шекспиромании" во имя защиты самобытности и национально-демократических традиций немецкого театра, его связи с жизнью и доступности народному зрителю.

Совершенно иной смысл, чем выступление Граббе, направленное против реакционно-идеалистической эстетики, имело написанное сорок шесть лет спустя сочинение Бенедикса. Аргументами, выдвинутыми Граббе в борьбе с романтико-идеалистическим культом Шекспира, Бенедикс воспользовался для критики реализма Шекспира с точки зрения вкусов шовинистически настроенного немецкого буржуазного обывателя, опьяненного недавней победой над Францией и провозглашением Германской империи.

Прилежный поставщик полуремесленной драматической продукции для мещанской публики немецкого театра времен Бисмарка, Бенедикс в своей книге критикует немецких романтиков за неумеренное почитание Шекспира, превратившееся в род религиозного культа, в "шекспироманию", пришедшую в XIX веке на смену "французомании" XVIII века. Он находит в построении драм Шекспира серьезные погрешности с точки зрения канонов буржуазной драмы, а в их содержании многочисленные отступления от требований "платежеспособной морали". Но главное, что возмущает Бенедикса, - это то, что почитание Шекспира ведет, по его мнению, к недооценке Гёте и в особенности Шиллера, наносит оскорбление национальному чувству, "Шекспиромании" немецких классиков и романтиков конца XVIII - начала XIX века Бенедикс противопоставляет культ Гёте и Шиллера, творчество которых он грубо фальсифицирует, изображая их в качестве провозвестников мещанских художественных вкусов воинствующего национализма бисмарковской Германии.

Не удивительно, что книга Бенедикса о "шекспиромании" не осталась незамеченной Марксом и Энгельсом и вызвала с их стороны горячий протест. Об этом свидетельствует письмо Энгельса к Марксу от 10 декабря 1873 года.

"Негодяй Родерих Бенедикс, - пишет Энгельс, - издал дурно пахнущую толстую книгу о "шекспиромании", в которой он подробно доказывает, что Шекспир не может равняться с нашими великими поэтами и даже с поэтами нового времени. По-видимому, Шекспира надо просто сбросить с его пьедестала, чтобы па его место поставить толстозадого Р. Бенедикса. В одном только первом акте "Merry wives" ("Виндзорских кумушек") больше жизни и движения, чем во всей немецкой литературе; один только Лаунс с его собакой Крабом больше стоит, чем все немецкие комедии вместе взятые. Зато тяжеловесный Родерих Бенедикс распространяется в столь же серьезных, как и дешевых рассуждениях по поводу той бесцеремонности, с которой Шекспир часто обрывает развязку, сокращая этим - хотя и скучную, но тем не менее неизбежную болтовню. Habeatsibi"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 429-430.)

Отвечая Энгельсу на его письмо, Маркс выразил полную солидарность с ним в своем безграничном презрении к той мещанско-буржуазной "критике" Шекспира, одним из ярких образцов которой была книга Бенедикса: "Родерих Бенедикс меня не удивляет. Если бы он и ему подобные понимали Шекспира, как могли бы они набраться храбрости показывать публике свои собственные "изделия"?

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 430. Письмо от 11. XII 1873 г.)

Маркс и Энгельс отнеслись с суровым осуждением к книге Бенедикса не только потому, что они видели в ней специфическую форму проявления немецкого национализма. "Критику" Шекспира и других классических образцов духовного творчества буржуазными писателями типа Бенедикса они связывали с реакционным перерождением буржуазной культуры, начавшимся на Западе после революции 1848 года, с широким поворотом представителей буржуазии от идеалов гуманизма и демократии к реакции. Высокая оценка основоположниками марксизма Шекспира и других великих писателей прошлых эпох была теснейшим образом связана с их гневной и беспощадной критикой дворянско-буржуазной реакции, поднявшей голову после поражения революции 1848-1849 годов и Парижской коммуны.

Замечания Маркса и Энгельса о книге Бенедикса свидетельствуют о том, что Маркс и Энгельс относились с глубоким презрением и сарказмом к попыткам противопоставить Шекспиру в качестве более высокого образца духовную продукцию бисмарковской Германии. Но было бы неверным сделать отсюда вывод, что их восхищение Шекспиром было простым возвращением через голову немецкой буржуазной реакции к тому культу Шекспира, который господствовал в немецкой литературе времен Гёте. Маркс и Энгельс были величайшими революционерами мировой культуры, и их суждения о Шекспире не только не являются повторением взглядов на него передовых умов эпохи подъема буржуазной демократии XVIII века или писателей следующей эпохи, но во многом резко отличны от этих взглядов.

Различие между оценкой Шекспира в трудах Маркса и Энгельса и отношением к Шекспиру деятелей классической немецкой литературы XVIII века подчеркивает уже то обстоятельство, что творчество Шекспира и творчество классиков немецкой литературы представляют собой, с точки зрения Маркса и Энгельса, два качественно различных исторических явления и два различных, непохожих друг на друга типа художественного творчества. Основоположники марксизма показали на многочисленных примерах, что историческое развитие в условиях общества, в котором существуют угнетенные и угнетатели, имело всегда противоречивый и неравномерный характер. Следствием общей неравномерности социально-экономического и культурного развития, свойственной классово-антагонистическому обществу, является неравномерность развития реализма в литературе различных стран и эпох. Сопоставление реализма Шекспира и реализма немецкой классической литературы как раз и является, с точки зрения Маркса и Энгельса, ярким примером подобной неравномерности. Горячо восхищаясь Гёте и Шиллером, рассматривая их творчество в некоторых отношениях как шаг вперед по сравнению с Шекспиром, Маркс и Энгельс тем не менее оценивали реализм Шекспира как реализм более последовательного, цельного и высокого типа, чем реализм немецких классиков, в особенности Шиллера. В этом ярко проявился подлинно исторический и диалектический характер взглядов Маркса я Энгельса на Шекспира.

Передовая буржуазно-демократическая общественная и художественная мысль XVIII века еще не сознавала классовой противоположности между буржуазией и широкими массами трудящихся, которая в эпоху буржуазной революции была прикрыта противоположностью между дворянством и всеми остальными слоями населения (сливавшимися в глазах буржуазных просветителей и писателей XVIII века в единый образ "народа").

Представители передовой буржуазной культуры XVIII века отождествляли условия освобождения буржуазии с условиями освобождения всех общественных классов. Они идеализировали - в форме абстрактных представлений о "свободе" и "равенстве" вообще - буржуазную свободу и буржуазное государство. Это общая слабость, присущая в той или иной мере всей общественной и литературной мысли эпохи Просвещения, в Германии XVIII века получила особенно резкое выражение, соединившись со специфическими реакционными традициями немецкой культуры, порожденными отсталостью и раздробленностью Германии, - влиянием философского идеализма, стремлением перенести разрешение практических общественных вопросов из области действительной жизни в область абстрактной теории. В классической немецкой драматургии XVIII века, и особенно в драмах Шиллера с их отвлеченно-гуманистическим пафосом общечеловеческой свободы, которую великий немецкий драматург переносит в область морали, отразились ярко эти слабые черты немецкой национальной культуры конца XVIII - начала XIX века.

Еще накануне революции 1848 года в полемике с младогегельянским идеализмом, с "истинными социалистами" и буржуазными демократами типа Карла Гейнцена К. Маркс и Ф. Энгельс дали беспощадную критику слабых сторон наследия классической немецкой буржуазной культуры. Маркс и Энгельс уже в этот период стремились показать, что первым условием, без выполнения которого невозможно создание в Германии подлинной революционной партии, является освобождение демократической интеллигенции от специфических идеалистических традиций "немецкой идеологии" с ее стремлением преодолеть "немецкое убожество" "изнутри", а вместе с тем и от иллюзий надклассовой мелкобуржуазной демократии. Революционная борьба с "немецким убожеством" может начаться лишь с той минуты, когда немецкая революционная мысль спустится с отвлеченных высот идеализма к пониманию реальных интересов и реальной борьбы общественных классов, - таков тот вывод, который Маркс и Энгельс стремились разъяснить еще в 1840-е годы в своей полемике с левогегельянцами и "истинными социалистами".

В тесной связи с борьбой Маркса и Энгельса против идеалистических представлений, свойственных "немецкой идеологии", а также деятелям мелкобуржуазного "истинного" социализма 1840-х годов, стоит то противопоставление реализма Шекспира творчеству Шиллера (и немецкой литературе вообще), которое мы встречаем в переписке основоположников марксизма.

Буржуазные просветители, поэты и драматурги XVIII века были склонны изображать общественную борьбу абстрактно, как борьбу "свободы" и "угнетения", "народа" и "тиранов", "просвещения" и "варварства" (выражая при помощи этих отвлеченных антитез реальную историческую противоположность между феодально-средневековым и буржуазным обществом), напротив, многие писатели более ранних эпох, в особенности эпохи Возрождения, часто значительно превосходили буржуазных писателей последующего времени своей зоркостью в отношении реального смысла происходившей у них на глазах общественной борьбы. Они были склонны искать действительные движущие силы деятельности отдельных людей и целых классов населения не в абстрактных идеях, а в материальных страстях и интересах. Величайшим образцом подобного понимания реальных движущих сил исторической борьбы и основанной на ней реалистической концепции человеческого характера Маркс и Энгельс считали драмы Шекспира. Противопоставляя реализм шекспировской драматургии традиционному идеалистическому духу немецкой классической исторической драмы (и драмам Шиллера, как ее классической вершине), Маркс и Энгельс стремились тем самым противопоставить абстрактному буржуазно-гуманистическому пафосу шиллеровской драмы более глубокое и реалистическое понимание социально-исторической борьбы в драмах Шекспира - как картины широкого взаимодействия различных общественных слоев и различных человеческих характеров с их переплетающимися многообразными и противоположными идеями и побуждениями, уходящими своими корнями в объективную почву народной жизни.

Отражение постановки проблемы о соотношении Шиллера и Шекспира с вышеуказанной широкой культурно-исторической и политической точек зрения мы находим в ироническом отзыве Маркса в письме к Энгельсу от 24 ноября 1858 года по поводу спора о Шиллере и Шекспире, происходившему между одним из вождей немецкой демократической эмиграции в Лондоне Арнольдом Руге (бывшим радикальным издателем "Немецких летописей", а в 50-е годы - национал-либералом) и известным немецким политическим поэтом и публицистом 40-х-50-х годов Робертом Прутцом.

"Скотина Руге доказал у Прутца, что "Шекспир не был драматическим поэтом", потому что "не имел философской системы". Шиллер же, как кантианец, truly "драматический поэт". В ответ на это Прутц написал "Защиту Шекспира"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXII, стр. 368.)

Разъяснение всей принципиальной важности многообразия тех идейных и художественных проблем, которые в переписке Маркса и Энгельса скрывались за сопоставлением имен Шекспира и Шиллера, а также разъяснение связи этих проблем с конкретными вопросами политической борьбы дают известные критические отзывы основоположников марксизма о трагедии Фердинанда Лассаля "Франц фон Зикинген", содержащиеся в их письмах к Лассалю от 19 апреля и 18 мая 1859 года^*.

^* (Отзывы эти уже не раз служили предметом специального изучения и поэтому анализируются здесь лишь сжато. Более обстоятельный анализ переписки К. Маркса и Ф. Энгельса с Лассалем и освещения в ней Марксом и Энгельсом проблемы революционной трагедии см. в вышеуказанной работе Мих. Лифшица. См. также мой комментарий в сб. "Маркс и Энгельс об искусстве", т. 1, М., 1957, где указана литература вопроса (стр. 584-586), и статью А. Л. Дымшица "Из истории борьбы Маркса и Энгельса за реализм" в сборнике его статей. - "Литература и народ"., 1958.)

В основе трагедии Лассаля "Франц фон Зикинген" (1859) лежала (так же как и в основе книги Энгельса "Крестьянская война в Германии") историческая параллель между событиями эпохи крестьянской войны 1525 года и немецкой революцией 1848-1849 годов. В форме исторической драмы Лассаль хотел показать совокупность тех проблем, которые революция поставила перед немецкой революционной демократией, и охарактеризовать политические уроки революции. Но в своем понимании общественных проблем революционной ситуации 1848-1849 годов Лассаль, в отличие от Маркса и Энгельса, остался в плену традиционных идеалистических представлений "немецкой идеологии". Центральный конфликт революционной трагедии свелся для Лассаля как для идеалиста гегельянского толка к отвлеченной, внеисторической коллизии между чистотой абстрактного идеала свободы и противоречиями его практического осуществления в борьбе интересов враждующих партий и классов. В изображении этого конфликта, воплощенного в судьбе Зикингена, колеблющегося между революционной борьбой и "дипломатией", в драме Лассаля как бы предвосхищен будущий поворот самого Лассаля к оппортунизму и союзу с Бисмарком. Конкретное историческое содержание революции, реальная классовая противоположность между умирающим рыцарством, представителем которого был Зикинген, и революционными крестьянами в трагедии Лассаля утонули в борьбе абстрактных идей, в декламации героев о свободе и национальном единстве. А его герои-рыцарь Зикинген и гуманист Ульрих фон Гуттен - превратились вместо реальных людей в носителей абстрактных исторических "принципов".

В своих отзывах о драме Лассаля Маркс и Энгельс единодушно отметили в качестве главной ее слабости недостаточную реалистичность. При этом Маркс и Энгельс показали, что недостаток реализма в драме Лассаля был теснейшим образом связан с ее политическими недостатками, с непониманием Лассалем действительных исторических уроков революции 1848 года и подлинных задач немецкого рабочего класса.

Идеалистическая отвлеченность политических взглядов Лассаля, пытавшегося, по его собственному признанию, выразить в своей трагедии некую "извечную" будто бы трагедию всякой революции, независимо от ее конкретного исторического и классового содержания, обусловила отвлеченность и его художественного метода. Герои Лассаля оказались, по словам Маркса, не живыми людьми, но "рупорами духа времени"^*, не имеющими индивидуальных характеров и страстей, а вся его драма в целом - лишенной жизни и движения, холодной и риторической.

^* (К. Маркой Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 252.)

В противовес Лассалю Маркс и Энгельс требовали от исторического драматурга трезвого понимания социальной природы изображаемых общественных сил. Восстание Зикингеьта, указывали они в своих письмах к Лассалю, не было воплощением некоей отвлеченной, внеисторической идеи революции в духе Гегеля. Зикинген восстал против императора и князей как рыцарь, как "представитель гибнущего класса". Его гибель и пора жение его товарищей были обусловлены вовсе не их личными ошибками, не недостатком у них "воодушевления". Поражение Зикингена было исторически закономерным, так как Зикинген боролся не за интересы широких народных масс, а за интересы рыцарства, которое в ту эпоху было уже исторически обречено. Поэтому Гёте в своей драме "Гец фон Берлихинген" обнаружил такт великого реалиста, изобразив героя рыцарского восстания XVI века не рыцарем без страха и упрека, а "жалким" с политической точки зрения "субъектом". В противоположность Гёте, Лассаль отказался от конкретно-исторического подхода к своему герою, что лишило его драму и политической остроты и реалистической полнокровности.

^* (К. Маркой Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 251.)

Подлинной революционной силой уже в годы Великой крестьянской войны XVI века, как показали Маркс и Энгельс, были не рыцари типа Зикингена, а революционные крестьяне и плебеи, вождем которых в следующие годы после разгрома восстания Зикингена стал великий немецкий коммунист-утопист эпохи Реформации Томас Мюнцер. Поэтому, если Лассаль хотел написать подлинную революционную трагедию из времен крестьянской войны, он должен был либо сделать ее героями представителей революционных крестьян и плебеев, либо ввести в свою драму изображение борющегося крестьянства как исторический фон, который позволил бы ему правильно осветить классовые и политические цели деятелей типа Зикингена, отличие этих целей от требований народных масс. Основную ошибку Лассаля Маркс и Энгельс видели в том, что в своей драме он "лютеранско-рыцарскую оппозицию" поставил выше "плебейско-мюнцеровской"^*, что было непосредственно связано с ошибками Лассаля в оценке движущих сил и перспектив буржуазно-демократической революции в Германии, с непониманием им роли крестьянства как союзника рабочего класса.

^* (К. Маркой Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 252.)

Выдвигая, в противовес Лассалю, задачу создания реалистической исторической драмы, основанной на учете реальных классовых интересов и реального соотношения общественных сил определенной эпохи, Маркс и Энгельс связали в своих письмах формулировку этой задачи с оценкой различных традиций в области исторической драматургии. Они указали на то, что Лассаль в своей трагедии всецело исходил из традиций немецкой исторической драмы, и прежде всего драматургии Шиллера. Но в драмах Шиллера борьба исторических сил изображается главным образом как борьба идей. Несмотря на большую "идейную глубину" драм Шиллера, отмеченную Энгельсом, на свободолюбие и пламенный интерес немецкого драматурга к великим вопросам исторического развития человечества, недостатком его драм является то, что в них остаются не вскрытыми наиболее глубокие корни общественной борьбы, связь, существующая между идеями и материальными интересами. Шекспир же, в отличие от Шиллера, чувствует, что историческая борьба - не только борьба идей, но и борьба реальных страстей и интересов, и это он правдиво и сильно рисует в своих трагедиях и исторических хрониках. Именно поэтому Маркс и Энгельс указали Лассалю на необходимость для исторического драматурга за "Шиллером" не забывать "Шекспира"^*.

^* (К. Маркой Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 252, 258, 259.)

Указывая на превосходство реализма Шекспира над реализмом немецкой исторической драмы, Маркс и Энгельс отнюдь не стремились принизить значение немецкой исторической драмы, и в особенности драматургии Шиллера. Такой вывод из анализа переписки Маркса и Энгельса с Лассалем был бы совершенно ошибочным. В том же самом письме к Лассалю, в котором он критикует его за недостаточное понимание "значения Шекспира в истории развития драмы" и советует ему "за идеальным не забывать реалистического, за Шиллером - Шекспира", Энгельс соглашается с Лассалем постольку, поскольку последний приписывал немецкой исторической драме "большую идейную глубину", "осознанный исторический смысл"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 258-260.)

Хотя Шекспир с замечательным реализмом рисует в своих трагедиях исторический фон и настроения народа, в его драмах еще не содержится осознанного представления об истории человечества как о едином, при всей своей сложности и многосторонности, закономерном процессе, ибо представление это еще не успело сложиться в его время. Шиллер же в своих исторических драмах уже вполне сознательно смотрит на историю как на единый, закономерный процесс, все звенья которого связаны между собой нитью исторической преемственности. Отдельных исторических героев он рассматривает на фоне борьбы реакции и прогресса. Однако эту борьбу он освещает в идеалистическом духе как борьбу идей, борьбу свободолюбивых стремлений против деспотизма, гуманности, против антигуманистического, жестокого общественного порядка. Эта недостаточная реалистичность мировоззрения поэта мешала ему осознать социальную обусловленность поступков его персонажей. Она заставляла Шиллера рассматривать своих героев, по выражению К. Маркса, как "простые рупоры духа времени", а не как людей, являющихся выразителями реальных общественных интересов определенных классов. Эту слабую сторону немецкой исторической драмы и критиковали Маркс и Энгельс в переписке с Лассалем, подчеркивая превосходство реализма Шекспира над реализмом Шиллера.

Говоря в своем письме о будущем драмы, Энгельс указывал, что перед будущей социалистической драмой встанет задача органически соединить традицию Шекспира и традицию немецкой исторической драмы, сочетать воедино "реалистическое", шекспировское и "идеальное", героическое начало. Но эта задача еще не могла быть, по мнению Энгельса, разрешена драматургом его эпохи. в особенности в Германии, где традиции идеалистической философии и абстрактной "драмы идей" в духе Шиллера были в XIX веке наиболее сильны. Поэтому Маркс и Энгельс считали особенно важным в условиях еще актуальной борьбы с традициями немецкого идеализма (к эпигонам которого принадлежал и Лассаль) подчеркивать в своих письмах значение именно реалистических традиций - "шекспировской живописи и действенности" - в драматургии. Они направляли тем самым внимание своих союзников на необходимость преодоления традиций немецкой идеалистической эстетики в области драмы, на задачу реалистического изображения социальной борьбы в искусстве.

Раскрывая в связи с критикой трагедии Лассаля то понятие, которое он соединяет с шекспировской драмой, Энгельс подчеркивает стихийно- материалистические черты, свойственные шекспировскому изображению истории. Это прежде всего "живое, активное, стихийно выдвигающее на первый план" реальные цели борьбы действие вместо отвлеченных "аргументирующих речей" трагедии Лассаля (и вообще немецкой драмы), в которых отражаются не столько реальные цели, сколько идеологические иллюзии участников этой борьбы. Энгельс указывает далее на разнообразие и полноту человеческих характеров, обрисованных Шекспиром со всеми их материальными страстями и побуждениями. Он отмечает у Шекспира поразительную широту в изображении реального исторического фона, в изображении народной жизни и ее типических образов, включающих и элементы общественного разложения, и типы, воплощающие скрытые в народной жизни силы исторического будущего, - те силы, без учета которых невозможно правильное освещение объективной исторической роли остальных героев^*.

^* (См.: К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXV, стр. 260-261.)

Творчество Шекспира является, таким образом, в понимании Маркса и Энгельса наиболее ярким в истории драмы образцом художественного изображения отдельного человека и всей общей картины исторической борьбы в духе реалистического взгляда на общественную жизнь и ее движущие силы. Шекспир рассматривает историю как продукт непосредственной жизненной активности и взаимодействия самих людей, борьбы их страстей и интересов, в отличие от Шиллера, смотрящего на своих героев как на более или менее пассивные "рупоры" идей, как на воплощение отвлеченных моральных и политических идеалов.

Энгельс указывает также в письме к Лассалю на то, что характеристика персонажей в реалистическом искусстве различных периодов не остается неизменной, а изменяется в соответствии с развитием и изменением самой жизни. Человек является совокупностью общественных отношений; следовательно, вместе с изменением общества изменяется и человеческая личность. Метод характеристики персонажей, свойственный античной драме, изображавшей сравнительно простые общественные отношения полуродового общества или античного полиса, оказался непригодным для реалистического изображения иного типа личности, сформировавшегося в эпоху Возрождения - эпоху "разложения феодальных связей" и "поразительно пестрой плебейской общественности" - или позднее - в буржуазном мире. Советуя настойчиво Лассалю обратить большее внимание на "значение Шекспира в истории развития драмы", Энгельс отмечает у Шекспира более богатую, сложную и разностороннюю обрисовку характеров, более резкое их разграничение и противопоставление друг другу, чем в античной трагедии^*.

^* (См.: К. Маркс и Ф. Энгель с, Соч., т. XXV, стр. 259.)

В применении к задачам революционной трагедии, образец которой хотел дать Лассаль, привлечение "шекспировского элемента" должно было, по мысли Маркса и Энгельса, перенести центр тяжести с борьбы отвлеченных идей на борьбу классов и на столкновение живых социальных характеров. Не отвлеченная, вневременная "коллизия" революционной идеи, а реальные исторические противоречия революции 1848-1849 годов - такова тема драмы о действительных уроках революции, которую намечали в своих письмах Маркс и Энгельс в противовес трагедии Лассаля. При обращении к эпохе крестьянской войны, рассматриваемой в качестве исторической параллели к событиям 1848 - 1849 годов, эта тема требовала выдвижения на первый план не "лютеранско-рыцарской" оппозиции и отдельных героев умирающего рыцарства, как Зикинген, но иной, "плебейско-мюнцеровской" стихии, то есть движения крестьян и революционных плебеев, вождем которых был Томас Мюнцер. Борьба последних, как стремились показать Маркс и Энгельс, выражала интересы исторического будущего и была в этом смысле действительной предшественницей пролетарско-крестьянского движения в немецкой буржуазной революции.