4

Нельзя лучше охарактеризовать сюжет трагедии, чем это сделал сам Шекспир:

 ...то будет повесть
 Кровавых, лютых, изуверных дел, 
 Сужденных кар, негаданных убийств, 
 Смертей, лукавством и нуждой творимых, 
 И, наконец, коварных козней, павших
 На головы зачинщиков... 

 (V, 2)

Главный сюжетный мотив трагедии - месть. Шекспир изобразил в пьесе трех человек, находящихся в совершенно одинаковом положении и стоящих перед одной и той же задачей: это - Гамлет, Лаэрт и Фортинбрас. У каждого из них убит отец и, по понятиям того времени, каждый из них обязан отомстить за это убийство. Но решают они эту моральную задачу по-разному, соответственно своему характеру и взглядам на жизнь.

Очень просто решает для себя задачу Лаэрт. Узнав, что его отец убит, он, не справляясь об обстоятельствах смерти Полония, спешно возвращается в Данию, поднимает на бунт народ, врывается с толпой мятежников во дворец и бросается с мечом на короля, считая его виновником смерти Полония. Лаэрт не любил отца, потешался над его недостатками, тяготился его опекой, но тем не менее он решительно берется за дело мести, отвергая возможность каких бы то ни было сомнений в своем долге.

 В геенну, верность! Клятвы, к черным бесам! 
 Боязнь и благочестье в бездну бездн! 
 Мне гибель не страшна. Я заявляю, 
 Что оба света для меня презренны, 
 И будь что будет; лишь бы за отца
 Отмстить как должно. 

 (IV, 5)

Лаэрт движим законом: око за око, зуб за зуб, кровь за кровь. Все остальные обязанности отступают перед требованиями кровавой мести за честь семьи и рода - даже долг верности по отношению к монарху.

Если бы Лаэрт вздумал разбираться в причинах гибели своего отца, то вынужден был бы признать, что Полоний сам накликал смерть, активно поддерживая интриги короля против Гамлета. Принц не тронул бы Полония, если бы тот сам не подставил грудь под удар, предназначавшийся не для него, а для Клавдия. Но феодальная мораль не считается с обстоятельствами, ее веления категоричны - и Лаэрт мстит.

В противоположность ему Фортинбрас отказывается от мести за отца. Мы мало видим норвежского принца в пьесе, чтобы судить о мотивах, побудивших его пренебречь местью. В то время как в Дании с тревогой следят за военными приготовлениями Фортинбраса, ожидая, что тот нагрянет из Норвегии и попытается отнять земли отца, отошедшие к датской короне, Фортинбрас отправляется сражаться против Польши. Возможное объяснение поведения Фортинбраса в том, что для мести у него нет разумных оснований: его отец сам вызвал на поединок отца Гамлета и пал в честном бою.

Каковы бы ни были причины отказа Фортинбраса от мести - разумное ли признание того, что своим вызовом его отец не оставил своему противнику иного выбора, как убить его или погибнуть самому; трезвый ли расчет политика, понимающего неравенство сил с вооруженной до зубов Данией, - так или иначе, Фортинбрас пренебрегает долгом мести. Он ставит себе иную жизненную задачу: добиться посредством подвигов в ратном деле восстановления всего того, что его отец потерял из-за своего безрассудного вызова.

Лаэрт и Фортинбрас представляют два противоположных отношения к закону мести: безоговорочное следование его требованиям и полный отказ от них. Решение далось каждому из них легко, оба они слишком люди действия, чтобы предаваться размышлениям.

Не таков Гамлет.

Долг мести, возложенный на него тенью отца, глубоко запал в душу принца:

 Ах, я с таблицы памяти моей
 Все суетные записи сотру, 
 Все книжные слова, все отпечатки, 
 Что молодость и опыт сберегли; 
 И в книге мозга моего пребудет 
 Лишь твой завет, не смешанный ни с чем... 

 (I, 5)

Гамлет любил отца, который был для него воплощением всех возможных человеческих достоинств; он ненавидит его убийцу - Клавдия, в личности которого собраны все пороки, презираемые Гамлетом: Клавдий не только воплощение зла, но источник нравственной заразы, отравляющей всех окружающих; он король-деспот и узурпатор; словом, у Гамлета такой "подсказ для страсти", какого нет ни у Фортинбраса, ни у Лаэрта, и все же проходит очень много времени, прежде чем он совершает свою месть.

Почему Гамлет медлит?

Этот вопрос стал центральным в шекспировской критике, именно на нем скрестились разнообразные мнения бесчисленных исследователей, трудившихся над раскрытием причин загадочного поведения героя. Постепенно выкристаллизовались две полярные точки зрения. Первую из них выдвинул еще Гёте в "Годах учения Вильгельма Мейстера" (1795-1796), вложив в уста героя романа следующую характеристику Гамлета: "Мне ясно, что хотел изобразить Шекспир: великое деяние, возложенное на душу, которой деяние это не под силу... Прекрасное, чистое, благородное, высоконравственное существо, лишенное силы чувства, делающей героя, гибнет под бременем, которого он не мог ни снести, ни сбросить, всякий долг для него священен, а этот непомерно тяжел. От него требуют невозможного, - невозможного не самого по себе, а того, что для него невозможно..."^*.

^* (Гёте, Собр., соч., т. VII, 1935, стр. 248.)

Противоположную точку зрения с особенной четкостью и полнотой разработал немецкий критик второй половины XIX века Карл Вердер. "Критики все до одного, во главе с Гёте, придерживаются мысли, что с начала и до конца произведения все дело в личности Гамлета, в его слабости и неспособности (осуществить месть. - А. А.) ... Я, со своей стороны, решительно отвергаю это. И прежде всего я отрицаю то положение, от которого зависит, на котором держится все остальное, а именно, что Гамлет имеет возможность сделать то, чего все критики, независимо от оттенков их мнений, почти единодушно требуют от него. Был ли он по природе способен совершить это - является бесплодным вопросом, ибо по причинам чисто объективным для него это просто было невозможно"^*.

^* (K. Werder, Vorlesungen uber Shakespeares "Hamlet"? 1975, S. 32.)

Из противоположных мнений, утверждавших субъективные и объективные причины медлительности Гамлета, выросли и две концепции его характера: по мнению одних, Гамлет слабоволен, неспособен к действию; по мнению других, он человек сильного характера, энергичный и решительный, но медлящий в силу неблагоприятных обстоятельств.

Каждая из этих точек зрения имеет свои основания и может быть до известной степени подтверждена текстом, ибо мы видим и силу Гамлета, и его слабость; и мешают ему в различные моменты то внутренние причины, то внешние обстоятельства. Беда каждой из этих точек зрения - в односторонности.

Наиболее верный путь решения проблемы Гамлета был указан Белинским в его известной статье "Гамлет", драма Шекспира. Мочалов в роли Гамлета" (1838). Ряд положений статьи отражает идеалистические заблуждения, свойственные Белинскому в тот период, и было бы неверно закрывать на это глаза. Но главное в разборе трагедии Шекспира у Белинского верно. Великий критик подошел к оценке образа героя диалектически, он рассматривает его характер в развитии.

И Гёте, и Вердер, и многие другие, писавшие о Гамлете, исходят из того, что в духовном развитии Гамлета были две ступени: до и после смерти отца. По мнению большинства исследователей, Гамлет, каким мы его видим в трагедии, то есть после смерти отца, переживает одно и то же внутреннее состояние. В этом корень всех ошибок одностороннего решения проблемы Гамлета.

Белинский убедительно показал, что Гамлет проходит в своем развитии три стадии. До смерти отца Гамлет был далек от противоречий действительной жизни: "Он пока доволен и счастлив жизнью, потому что действительность еще не расходилась с его мечтами..."^*. Но вот одна за другой на него обрушиваются беды, смерть отца, поспешный второй брак матери, наконец, раскрытие тайны злодейства Клавдия. "Тут Гамлет увидел, что мечты о жизни и самая жизнь совсем не одно и то же..." Прежнее гармоническое восприятие жизни - Белинский с полным основанием называет его "младенческой гармонией", ибо в основе ее лежало незнание действительности, - уступает место тому, что Белинский называет "распадением".

^* (В. Белинский, Полн. собр. соч., т. III, стр. 229.)

Что привело Гамлета в такую ужасную дисгармонию, ввергло в мучительную борьбу с самим собой? "Несообразность действительности с его идеалом жизни"^*.

^* (Там же, стр. 229.)

Мы встречаемся с Гамлетом тогда, когда ужасы действительности разбили воздушный замок его идеальных представлений о жизни. Гамлет переживает мучительное состояние, вызванное тем, что перед ним раскрываются бездны зла, существующего в мире. И чувства и мысль Гамлета потрясены до основания. Вопрос об отношении к злу становится для него буквально вопросом жизни и смерти:

 Быть иль не быть - таков вопрос; 
 Что благородней духом - покоряться
 Пращам и стрелам яростной судьбы
 Иль, ополчась на море смут, сразить их
 Противоборством?.. 

 (III, 1)

Быть или не быть - покоряться злу или восстать против него; что благородней - устраниться от борьбы, уйти из жизни, не замарав себя ее грязью, или ринуться в "море смут". Противоборствовать злу - вот вопрос, который должен решить Гамлет.

Мучительные раздумья и колебания знаменуют высшую точку того "распадения", о котором говорит Белинский. Это и есть тот "гамлетизм", к которому часто относятся с презрением, как к проявлению слабости характера. Иначе относился к этому Белинский. Гамлет, пишет Белинский, "велик и силен в своей слабости, потому что сильный духом человек и в самом падении выше слабого человека, в самом его восстании"^*. Если надо убеждать, что это так, то достаточно сравнить "восстание" Лаэрта с "падением" Гамлета. Лаэрт проявляет энергию, силу, но, действуя исключительно из жажды мести, он лишь увеличивает сумму зла, наполняющего мир.

^* (Там же.)

Раздумья Гамлета тяжелы и мрачны. Его испытующий разум подвергает сомнению все. Все ценности жизни превращаются в глазах Гамлета в прах. Перед ним во всей громадности предстает зрелище повсеместно царящего зла. Ему есть от чего содрогнуться и прийти в ужас, есть от чего прийти в отчаяние.

Не только внешний мир, не только другие люди кажутся Гамлету ужасными, он открывает недостатки и в себе: "Сам я скорее честен; и все же я мог бы обвинить себя в таких вещах, что лучше бы моя мать не родила меня на свет..." (III, 1).

Жить в таком состоянии нельзя и невозможно. Если разум рождает одни лишь сомнения, убивает веру, разрушает убеждения, душит привязанности, он превращается в свою противоположность, становится враждебным человеку и жизни. Но лучше честные сомнения Гамлета, чем бесчестное утверждение, что все происходит в жизни так, как должно, - это ведь и есть позиция Клавдия, тайком творящего злодейства и предстающего перед всеми с улыбкой на лице.

Трагическое мировосприятие Гамлета имеет своим источником ненависть честного человека к злу и бедам жизни. Это вопль страдания за все человечество, крик души, не могущей примириться с тем, что жизнь превращена в ад, что люди растлились и

 ... добродетель в этот жирный век
 Должна просить прощенья у порока, 
 Молить согбенно, чтоб ему помочь. 

 (III, 4)

Духовные страдания Гамлета, муки его ума и сердца - цена познания зла и жизни.

Гамлет проявляет сомнения, колебания, слабость воли, но это не есть его характер. Белинский прав, когда утверждает, что "от природы Гамлет человек сильный: его желчная ирония, его мгновенные вспышки, его страстные выходки в разговоре с матерью, гордое презрение и нескрываемая ненависть к дяде - все это свидетельствует об энергии и великости души"^*.

^* (В. Белинский, Полн. собр. соч., т. III, стр. 229.)

Слабость не есть натура Гамлета, а его состояние. Белинский вскрыл самую суть дела, сказав, что "идея Гамлета: слабость воли, но только вследствие распадения, а не по его природе"^*. В этом и состоит и субъективная трагедия Гамлета. Гамлет отнюдь не испытывает удовольствия от своих раздумий, как это кажется тем, кто приписывает ему абстрактное наслаждение умствованиями. Наобюрот, мысли, волнующие его, мучительны для него, ибо лишают способности действовать. Всеми силами души он борется против собственной слабости. В этом смысл его бесконечных упреков себе, которые иногда ошибочно принимают за признание самим героем своего безволия.

^* (Там же, стр. 229.)

Нам, людям эпохи величайших деяний, великой воли и мужества, чужды мягкотелость, расслабленность воли, неспособность к действию. Из этого некоторые критики и деятели театра сделали вывод: чтобы приблизить героя Шекспира советским людям, надо представить его человеком сильным, не знающим сомнений. Но такое решение отдает той простотой, о которой говорят, что она хуже воровства. Те, кто так толкует характер Гамлета, уничтожают существеннейшую сторону трагедии героя - сложный и тяжкий путь познания жизни в ее противоречиях.

Конечно, есть люди - и таких подавляющее большинство, - духовное развитие которых совершается более спокойно и ровно, но ведь и не всем приходится пережить катастрофы, подобные тем, какие выпали на долю Гамлета. И не все умеют связывать свое личное с судьбами человечества. На долю Гамлета выпали огромные испытания, и у него была душа особенно тонкой чувствительности. Его страдания были безмерны, ибо он мучился не только своей болью, но и муками всего человечества. Это и подняло его личную драму на высоту мировой, общечеловеческой трагедии.

Эта трагедия, будучи общечеловеческой, возникла на вполне определенной почве. Она могла возникнуть только в такую эпоху, когда люди честной мысли были одинокими в своей активной ненависти к злу, и трагедия навсегда осталась близкой тем периодам общественного развития, когда чувство такого одиночества овладевало лучшими умами и благороднейшими сердцами. Это - те эпохи, когда народные массы еще не созрели для борьбы, а те, кто страдал за народ, либо не знал действительных средств борьбы за справедливость, либо с горечью должен был понять, что условия для борьбы не созрели.

"Гамлет" - трагедия безвременья, трагедия эпох такого всесилия зла, которое рождает отвращение не только к данным условиям жизни, но и к жизни вообще. Но это не трагедия пассивного страданья перед лицом зла. Даже в эпохи, когда у честных людей руки связаны, а развязаны они у людей бесчестных, борьба не прекращается. Она идет в сфере мысли. Борцы за человечность в поисках путей к свободе ведут борьбу не только с неблагоприятными общественными условиями, окружающими их, но и с самими собой, ибо им надо преодолеть и духовную слабость и отчаяние, овладевающие ими от сознания, что далек не только момент конечной победы, но и момент начала реальной борьбы. Может быть, только они, эти мученики духа, и ощущают трагедию, переживаемую обществом, тогда как большинство других, хотя и страдая, не понимают ни смысла страданий, ни необходимости борьбы. На них даже могут смотреть как на исключение из жизни, окружать их ненавистью или презрением, но именно в них, в их сердцах и умах и продолжается движение человечества вперед. Житейская суета, окружающая их, кажется значительной всяким Полониям и Лаэртам, Розенкранцам и Гильденстернам. Они довольны тем, что, хотя они и не шишка на колпаке фортуны, но зато и не подошвы на ее башмаках, и им кажется, что они живут у самого средоточия ее милостей, а на самом деле их жизнь - это жалкое топтание на месте и даже движение вспять.

Удел тех, кто не удовлетворяется таким существованием, - страдание. На первый взгляд оно является сугубо личным, однако страдания такого человека, как Гамлет, имеют смысл и значение для всех не только потому, что нетерпимость к злу здоровое чувство, свойственное всякому нормальному человеку, но и потому, что души подобных страдальцев - это те лаборатории мысли, в которых производятся отчаянные поиски действенных средств борьбы против зла. Для чувствительных душ жить в окружении зла - непереносимая мука, и трагедия этих честных людей еще усугублялась тем, что они долго не могли найти средства вывести мир из-под власти зла.