6

Разлад между мыслью и волей, желанием и свершением является кульминационным пунктом духовной трагедии Гамлета. Но на этом развитие его личности не остановилось. Белинский правильно определил эволюцию Гамлета, уподобив ее диалектической триаде: "Гамлет выражает собой слабость духа - правда; но надо знать, что значит эта слабость. Она есть распадение, переход из младенческой, бессознательной гармонии и самонаслаждения духа в дисгармонию и борьбу, которые суть необходимое условие для перехода в мужественную и сознательную гармонию и самонаслаждение духа"^*.

^* (В. Белинский, Полн. собр. соч., т. III, стр. 229.)

Нас не должна смущать идеалистическая, гегельянская терминология, применяемая здесь Белинским. Существо вопроса здесь определено верно. В процессе борьбы с самим собой, с собственной слабостью, с враждебным окружением Гамлет преодолевает свою слабость. В этом величайший подвиг его.

Будь Гамлет человеком слабым по натуре, каким его часто считают, он никогда не сумел бы перебороть своих сомнений и колебаний. Еще в самом начале, когда он хочет последовать за призраком и друзья пытаются удержать его, он говорит о себе:

 Мой рок взывает, 
 И это тело в каждой налой жилке
 Полно отваги, как Немейский лев. 

 (I, 4)

Отвагу и мужество он проявляет и в столкновениях со своими врагами. Но больше всего сила духа Гамлета выражается в той смелости и беспощадности, с какой он бичует собственную слабость. Слабовольные люди боятся признавать свои недостатки даже самим себе, находя извинения и оправдания поступкам, выдающим их бессилие. Гамлет постоянно призывает себя к ответу за бездействие, он беспощаден к себе и не ищет оправдания, а, наоборот, безжалостно обнажает перед самим собой недопустимость своего уклонения от долга мести.

Борьба между силой и слабостью происходит в душе Гамлета непрерывно; этот внутренний конфликт настоятельно требует своего разрешения и допускает лишь такой выбор: либо самоуничтожение ("покориться пращам и стрелам яростной судьбы", "умереть - уснуть"), либо восстать против моря зла и кончить с ним, противоборствуя.

Гамлет делает свой выбор; он избирает второе. Но трудно установить точно, когда начинается перелом, ибо переход Гамлета из одного душевного состояния в другое совершается не скачкообразно, а постепенно. Если в начале - до рассуждений о том "быть или не быть" - сомнения и колебания все углублялись, подавляя способность Гамлета к действиям, то после этого кульминационного пункта внутренней трагедии героя стремление к борьбе с каждым часом все больше и больше берет верх, подавляя колебания.

Сомнения и колебания не оставляют Гамлета ни на миг. Но было бы слепотой не увидеть, что, несмотря на это, он никогда не отказывается от борьбы. Гамлет не только размышляет, но и действует, более того - он наиболее активное действующее лицо всей пьесы. Посмотрим же, как он действует.

Гамлет принадлежал к числу тех избранных натур, которые понимают всю сложность простых задач. Казалось бы, чего проще: напасть на короля и одним ударом меча покончить все расчеты с ним. Так поступил бы, например, Лаэрт, но Гамлет не мог избрать подобного простого пути. Отчасти мы уже знаем почему: задача для него заключается не только в том, чтобы отомстить за убийство и расправиться с королем; не только в том, что на убийство надо ответить убийством, но и в том, что "век расшатался" и надо вправить его вывихнувшиеся суставы. Иначе говоря, для Гамлета с самого начала задача мести сочетается с борьбой против зла. Мало убить Клавдия, необходимо уничтожить все зло, которое он и подобные ему внесли в жизнь. Тут одним ударом кинжала не обойдешься.

Борьбу против Клавдия Гамлет начинает сразу же после встречи с тенью своего отца, но начинает издалека. Так как он стремится уничтожить вместе с Клавдием и зло, носителем которого тот является, то борьба Гамлета теряет свой смысл, если она будет тайной войной. Зло вынуждено прятаться, и Клавдий совершил свое убийство тайно. Гамлету не нужен ночной мрак для осуществления его дела. Ему необходим яркий свет дня. Все должны видеть, почему Клавдий заслуживает смерти. Для этого необходимо, чтобы вина Клавдия стала очевидна для всех.

Слова призрака и его свидетельство недостаточное доказательство для того дела, которое намерен совершить Гамлет. Ему, гуманисту, человеку эпохи Возрождения, положительных знаний, необходимо вполне реальное, земное доказательство виновности Клавдия. Но из всех живущих, кроме Гамлета, эту тайну знает только один Клавдий. И Гамлет решает заставить Клавдия признаться в своем злодействе. Придумать задачу труднее едва ли было возможно, но Гамлету необходимо именно это. И первое, что он делает, - притворяется сумасшедшим.

Существует мнение, будто Гамлет и в самом деле потерял рассудок от всех переживаний. Но это не так, хотя от всего, что он знает, действительно можно было бы сойти с ума. Нет сомнения в том, что психика Гамлета болезненно возбуждена. Человек такой духовной организации, как он, не мог избежать огромного потрясения от всего пережитого, передуманного и перечувствованного. Но Гамлет не безумен. Даже Полоний замечает: "Хотя это и безумие, но в нем есть последовательность" (II, 2).

Нельзя не отметить одной особенности поведения Гамлета. Когда герой средневековой саги, принц Амлет, узнал о причине гибели своего отца, он тоже прикинулся сумасшедшим. Но это ему служило для того, чтобы усыпить бдительность врага. Маска безумия , надетая Гамлетом, служит совсем иной цели: она не усыпляет, а пробуждает бдительность Клавдия...

Первая часть задачи выполнена: Клавдий взбудоражен, не знает покоя, следит за Гамлетом, боится, что тайна открыта. Случайность помогает Гамлету довести до конца саморазоблачение короля. Ко двору прибывают актеры. Зная силу воздействия искусства, Гамлет решает воспользоваться ею для обличения преступности короля:

 ...я слыхал, 
 Что иногда преступники в театре
 Бывали под воздействием игры
 Так глубоко потрясены, что тут же
 Свои провозглашали злодеянья... 

 (II, 2)

Во время представления Гамлет вслух комментирует его, бросая вызов королю.

"Король. Ты слышал содержание? Здесь нет ничего предосудительного?

Гамлет. Нет-нет; они только шутят, отравляют ради шутки; ровно ничего предосудительного.

Король. Как называется пьеса?

Гамлет. "Мышеловка". Но в каком смысле? В переносном. Эта пьеса изображает убийство, совершенное в Вене; имя герцога - Гонзаго; его жена - Баптиста; вы сейчас увидите; это подлая история; но не все ли равно? Вашего величества и нас, у которых душа чиста, это не касается; пусть кляча брыкается, если у нее ссадина; у нас загривок не натерт" (III, 2).

Средство Гамлета подействовало. Волнение короля выдало его. Это видел не только Гамлет, не только Горацио, но и весь двор. Теперь уже у Гамлета не может быть сомнений в виновности Клавдия - он имеет оправдание для мести. Почти сразу же ему представляется возможность осуществить ее, но Гамлет опять откладывает исполнение своей задачи.

На этот раз он не убивает короля потому, что тот молится и душа его обращена к небесам. Стоит прикончить Клавдия, его душа вознесется на небо. Это не будет местью.

 ... буду ль я отмщен, 
 Сразив его в душевном очищеньи, 
 Когда он в путь снаряжен и готов? 
 Нет. 
 Назад, мой меч, узнай страшней обхват; 
 Когда он будет пьян, или во гневе, 
 Иль в кровосмесных наслажденьях ложа, 
 В кощунстве, за игрой, за чем-нибудь, 
 В чем нет добра, - тогда его сшиби, 
 Так, чтобы пятками брыкнул он в небо
 И чтоб душа была черна, как ад, 
 Куда она отправится... 

 (III, 3)

Если первый импульс Гамлета - сразить короля мечом, то следом за этим пробуждается естественная для Гамлета ненависть к насилию. Но особенно останавливает Гамлета то, что убить короля сейчас - значит совершить такое же тайное и подлое убийство беззащитного, какое совершил сам Клавдий, а это совсем не то, что должен совершить принц. Задача мести в его сознании переросла в дело возмездия, а это разные вещи. Возмездие справедливо, ему незачем таиться, и Гамлет прячет меч в ножны.

Но ненадолго. Не пройдет и часа, как он вынет его в комнате королевы, когда послышится шум за занавеской. Гамлету покажется, что это спрятавшийся и подслушивающий король, покажется, что наступил как раз такой момент, когда он поймал короля "за чем-нибудь, в чем нет добра", и принц убьет того, кто подслушивал его разговор с матерью. "Это был король?" - спрашивает Гамлет с надеждой. Оказалось, что он ошибся, - это был Полоний. Гамлет признает, что удар предназначался не этому "суетливому шуту" - "я метил в высшего" (III, 4).

Поведение Гамлета не на шутку встревожило короля. Опасаясь разоблачения, он торопится избавиться от принца и решает отправить его в Англию. Гамлет слишком хорошо знает, на что способен Клавдий, и догадывается, что на "мышеловку" театральную король решил ответить ловушкой гораздо более опасной. Гамлет не собирается покорно принимать удар; против хитрости он будет бороться хитростью:

 Готовят письма; два моих собрата, 
 Которым я, как двум гадюкам, верю, 
 Везут приказ; они должны расчистить 
 Дорогу к западне. Ну что ж, пускай; 
 В том и забава, чтобы землекопа
 Взорвать его же миной; плохо будет, 
 Коль я не вроюсь глубже их аршином, 
 Чтоб их пустить к луне; есть прелесть в том, 
 Когда две хитрости столкнутся лбом. 

 (III, 4)

Это отнюдь не речь безвольного человека, неспособного к действиям и борьбе. Но король поставил между собой и Гамлетом Розенкранца и Гильденстерна, как потом он поставит между собой и им - Лаэрта. Чтобы добраться до короля, Гамлету теперь необходимо уничтожить тех, кто стоит между ним и его врагом. И Гамлет это делает. Он "взрывает" Розенкранца и Гильденстерна той же "миной", которую они должны были подложить под него, и убивает Лаэрта той самой отравленной шпагой, которая предназначалась для погибели Гамлета. Против врагов Гамлета обращается то самое оружие, которое они поднимают на него; Клавдия Гамлет убивает шпагой Лаэрта, а королева умирает, выпив кубок с ядом, приготовленный королем для Гамлета.

Только пренебрежение к сюжету, к реальным событиям, разворачивающимся в пьесе, могло породить представление о полной бездейственности героя. Он борется со своими врагами и словом - для этого у него особое оружие: "Я буду говорить кинжалами" (III, 3) - и борется с мечом в руках. Достаточно вспомнить, что Гамлет хладнокровно и обдуманно посылает на смерть Розенкранца и Гильденстерна и своей рукой убивает Полония, Лаэрта и Клавдия, чтобы версия о бездеятельности Гамлета отпала.

Но человек характеризуется не только тем, что он делает; важно и то, как он это делает.

Гамлет не управляет событиями. Он медлит, колеблется, а его недремлющий противник создает для него одну ловушку за другой. Гамлету приходится не только бороться против короля, но и против создаваемых Клавдием обстоятельств. Гамлет не столько нападает, сколько обороняется.

Значительная часть недоумений, вызываемых пьесой, объясняется тем, что в поведении Гамлета ищут последовательности и не находят ее. Его слова и действия нередко противоречат друг другу, одни слова противоречат другим, действия также несообразны друг с другом. Было потрачено много усилий, чтобы привести все поведение Гамлета в единую систему, найти соответствие между различными моментами его жизненной судьбы. Но как ни изобретательны были критики, всегда оставались слова и поступки, не укладывавшиеся в предлагаемое объяснение. Немало тонких и хитроумных концепций, созданных с тщательным и кропотливым трудом, падали, как карточный домик, потому что творение Шекспира не укладывается ни в какую умозрительную систему, утверждающую целесообразность во всем - от начала до конца.

Жизнь предстает в драмах Шекспира во всей своей текучей изменчивости, в постоянном движении, развитии, в противоположностях и через противоположности. Точно так же изображены им и те лица, которые стоят в центре трагедий.

Гамлет наделен подобной изменчивостью. Он и тот и не тот, каким мы его знаем. Он остается самим собой и неверен себе.

Есть ли у Гамлета план действий? Да, он намечает его и приступает к осуществлению, но никакой план не может предусмотреть всей сложности обстоятельств, с которыми приходится столкнуться в реальной жизни. На пути Гамлета встают неожиданные осложнения, непредвиденные трудности, препятствия. Они и вне его и в нем самом. Гамлету все время приходится решать новые частные задачи, связанные с главным делом его жизни. Он вынужден сворачивать с пути, обходить препятствия. Он то забегает вперед, то возвращается назад, то действует с чрезмерной поспешностью, то нестерпимо медлит. И все же Гамлет ни на миг не упускает из виду поставленной цели, и, хотя временами он очень далеко отходит от нее, она всегда маячит перед ним, и он подвигается к осуществлению ее - нередко даже вопреки самому себе.

Одним из препятствий, мешавших Гамлету, была страшная и мучительная мысль о бесплодности бытия. Вспомним только его рассуждения о том, что жизнь это запущенный сад, в котором произрастает одно лишь "дикое и злое" (I, 2), его слова о том, что земля - "пустынный мыс", воздух - "чумное скопление паров", а человек - всего лишь "квинтэссенция праха" (II, 2).

Если все так, то стоит ли бороться? - вот вопрос, который не может не встать перед Гамлетом. Самое страшное из зол жизни в том, какими стали люди. В скорбных размышлениях Гамлета особенно значительное место занимают наблюдения над человеческой природой. Улыбчивый подлец Клавдий, убивший брата и захвативший его трон; королева Гертруда, которая не успела износить башмаков, в которых шла за гробом мужа, и в них же отплясывала на новой свадьбе; "суетливый шут Полоний"; неверные друзья Розенкранц и Гильденстерн; пустоголовый Озрик; и даже Офелия, невольно становящаяся пособницей отца, а через это и Клавдия, - вот кого Гамлет видит вокруг себя. Для кого же тогда жить и бороться?

Подобно новому Диогену, Гамлет бродит с фонарем разума в поисках Человека, иначе вся его борьба теряет смысл. Одного достойного человека Гамлет знает, это - Горацио:

 ...ты человек, 
 Который и в страданиях не страждет
 И с равной благодарностью приемлет
 Гнев и дары судьбы; благословен, 
 Чья кровь и разум так отрадно слиты, 
 Что он не дудка в пальцах у Фортуны, 
 На нем играющей. Будь человек
 Не раб страстей, - и я его замкну
 В средине сердца, в самом сердце сердца, 
 Как и тебя... 

 (III, 2)

Но Горацио лишь мыслитель, созерцатель, а не борец. Поэтому Гамлет не предлагает ему быть соучастником мести и прибегает к помощи Горацио лишь для того, чтобы тот своим трезвым рассудком проверил его, Гамлета, подозрения о виновности короля.

У Гамлета высокий идеал того, каким должен быть человек:

 Что человек, когда он занят только
 Сном и едой? Животное, не больше. 
 Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной, 
 Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас
 Не для того богоподобный разум, 
 Чтоб! праздно плесневел он... 

 (IV, 4)

Если разум Горация и не заплесневел, то все же одного качества ему недостает, и именно того, которого недостаточно у самого Гамлета, - способности к действию. Горацио - мудрый созерцатель жизни, но не герой дела, а Гамлет страстно ищет такого и находит образец его. Это - Фортинбрас. Гамлета восхищает решительность и энергия, с какой норвежский принц борется за поставленную цель, хотя сама эта цель и ничтожна по сравнению с той, какую поставил себе Гамлет. Но если Горацио односторонен, будучи лишь человеком мысли, а не действия, то односторонен и Фортинбрас, который является человеком действия, но не мысли. Однако Гамлет сам человек высокоразвитого интеллекта, ему нужен не пример мыслителя, а пример борца. Вот почему он и говорит с таким восхищением о Фортинбрасе, "чей дух, объятый дивным честолюбьем, смеется над невиданным исходом" (IV, 4). Гамлет знает, что Фортинбрас борется из-за пустяка, рискует жизнью своей и еще тысяч других ради клочка земли, где даже не хватит места похоронить всех, кто погибнет в этой борьбе. Но он действует, а не вянет в бесплодных размышлениях. Более того, его не тревожит исход борьбы, принесет ли она ему полную победу, победу частичную или даже поражение.

Пример норвежского принца вдохновляет принца датского и он клянется себе претворить замыслы в действие:

 О мысль моя, отныне ты должна
 Кровавой быть, иль прах тебе цена!

И действительно, мы видим, что после этого Гамлет уже не уклонится ни от одной возможности для борьбы, будет действовать решительно и смело. Он не станет больше раздумывать и колебаться, ибо слишком хорошо познал, что чрезмерная склонность к размышлениям мешает иногда действовать:

 Так трусами нас делает раздумье, 
 И так решимости природный цвет
 Хиреет под налетом мысли бледным, 
 И начинанья, взнесшиеся мощно, 
 Сворачивая в сторону свой ход, 
 Теряют имя действия... 

 (Ill, 1)

Теперь уже ничто не остановит Гамлета, даже страх смерти. Он обрел в себе силу встретить любую беду и смело противостоять ей: "... нас не страшат предвестия; и в гибели воробья есть особый промысел. Если теперь, так, значит, не потом; если не потом, так, значит, теперь; если не теперь, то все равно когда-нибудь; готовность это - все" (V, 2).

Готовность, о которой говорит Гамлет, - это готовность встретить любую опасность и даже смерть в той борьбе, которую он намерен вести теперь до конца. Важнейший итог духовного развития Гамлета состоит в том, что он созрел для борьбы, даже если, как он предполагает, ему не суждено будет увидеть победу и пожинать ее плоды.

Поэтому безусловно прав Белинский: "Гамлет уже не слаб... Борьба его оканчивается: он уже не силится решиться, но решается в самом деле, и от этого у него нет уже бешенства, нет внутреннего раздора с самим собою, осталась одна грусть, но в этой грусти видно спокойствие, как предвестник нового и лучшего спокойствия".

Да, Гамлет нашел себя, обрел утраченную гармонию мысли и воли, но это не младенческая гармония незнания, а гармония зрелой мысли, "глядящей и вперед и вспять". Гамлет познал жизнь, ни одна темная сто рона ее не скрыта теперь от него, он определил свою цель - уничтожить зло, и обрел силы, необходимые для суровой и беспощадной борьбы. Но грусть уже никогда не покинет его, ибо, как ни понимаешь все, плохое не станет от этого хорошим. Дорогой ценой купил Гамлет познание жизни и назначение человека; несчастья, пережитые им, были слишком велики, чтобы он мог избавиться от меланхолии. Всякие попытки представить себе Гамлета иным уничтожают образ, созданный Шекспиром, и недаром еще Маркс иронизировал по поводу такой обработки "шекспировского Гамлета, в которой не хватало не только меланхолии датского принца, но и самого принца"^*.

^* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. X, стр. 461.)

Самые большие ошибки критики в отношении трагедии проистекали из чересчур расширительного понимания ее философского и общечеловеческого смысла. Предполагали, что, поставив коренные вопросы бытия, трагедия дает на них ясные и недвусмысленные ответы. Между тем Шекспир никогда не претендовал на это. Если трагедия и дает ответ, то только на вопрос о том, что за человек был Гамлет и те люди, которые его окружали. Правда, даже и в отношении Гамлета, как мы знаем, между критиками нет согласия. Но в том и состоит особенность его характера. Он настоящий человек, показанный нам гениальным художником глубоко и всесторонне. Нам кажется, что непоследователен был Шекспир. На самом деле непоследователен бывает Гамлет. И только такой смелый художник, как Шекспир, мог решиться на то, чтобы показать характер во всей его подвижности и изменчивости.

Иногда требуют от искусства, чтобы оно давало такую картину действительности, где бы все ее стороны были четко отграничены и для каждого явления было отведено определенное место. То же самое требование предъявляется и к изображению характеров. Мы желаем, чтобы они обладали той прозрачной ясностью, которая легко позволяет отличить хорошее от дурного. Мы сами себе нередко облегчаем задачу, упрощая и сводя все к привычным, удобным понятиям и формулам. Многие критические разборы "Гамлета" строятся именно по такому методу. Но это не приближает, а отдаляет нас от понимания великой трагедии, художественное значение которой состоит в том, что она воссоздает жизнь во всей ее сложности. Об этом свидетельствует композиция произведения. Здесь несколько потоков, линий действия, скрещивающихся в самых неожиданных сочетаниях, в частности, это заметно с наибольшей силой на той линии действия, которая кажется по началу лишней и не имеющей существенного значения для центральной темы, - на линии Фортинбраса. Она все время находится далеко от темы Гамлета, но потом в какой-то момент смыкается с ней самым тесным образом - в сцене, когда Гамлет наблюдает проход войск норвежского принца (см. IV, 4). Точно так же эпизод с появлением бродячей труппы актеров выглядит сначала как случайный для сюжета, а затем оказывается, что актеры, сами того не сознавая, выполняют важнейшую действенную функцию - их спектакль обозначает один из кульминационных пунктов борьбы между Гамлетом и Клавдием.

Так построенное действие, в котором случайное переплетается с неизбежным, не только создает иллюзию действительности, но и представляет собой наиболее реалистически точное воспроизведение ее.

Пожалуй, ни в одном другом произведении Шекспир не удалился от схематизма с такой последовательностью, как в "Гамлете". В других драмах наряду с образами живыми нет-нет да и попадаются фигуры однолинейные. О персонажах данной трагедии этого не скажешь. Пожалуй, ярче всего это проявляется в образах короля и королевы. Что Клавдий злодей - это бесспорно. Но если мы внимательно приглядимся ко всем эпизодам, то увидим, что большей частью Клавдий представлен не злодейскими чертами. Мы видим его как государя, озабоченного политическими делами, заботливого мужа; однако во всех его действиях ощущается какая-то напряженность. Он хочет казаться спокойным, но тайная вина, сознание преступности гложет его. Клавдий не злодей типа Ричарда III или Яго. Это обыкновенный и даже мелкий человек, совершивший большое преступление. Не то, чтобы у него были какие-нибудь особенно хорошие черты, но нет в нем и того последовательного неудержимого стремления к злу, которое мы наблюдаем в более титаничных образах шекспировских злодеев. И все же в целом Клавдий человек насквозь прогнивший, вызывающий к себе особую ненависть Гамлета именно потому, что его злодейство прикрыто маской, маской доброжелательной улыбки.

Пожалуй, самый загадочный характер трагедии - королева Гертруда. Ее обожал покойный король, ради любви к ней Клавдий пошел на преступление, сыновняя любовь Гамлета прорывается даже сквозь его негодование против ее измены. И то, что любовь, возбуждаемая ею, побуждает не только к добру, но и к злу, отражает глубочайшую двойственность ее характера. Мы никогда не узнаем, была ли она причастна к тайному убийству первого мужа. Вероятнее всего, с точки зрения фактических доказательств юридического свойства, ее следует признать невиновной. И все же есть нечто ядовитое, отравляющее в ее красоте и женственности - зло таится где-то и в глубине души этой царственной красавицы. Лучшая сторона ее натуры проявляется в материнской заботе о Гамлете. Худшая - в том аромате чувственности, который она распространяет вокруг себя. В ней, более чем во всех других персонажах, проявляется то особое состояние человеческой натуры, когда грань перехода от добра к злу становится неуловимой. С этого и начинается падение человека. Зло подкрадывается незаметно. Пример матери вызывает настороженность Гамлета к окружающим его людям. Источник его недоверия - не столько прямое злодейство Клавдия, сколько смутная неуловимая вина Гертруды. Отсюда и отказ Гамлета от любви Офелии - она тоже невольная пособница зла.

В себе самом Гамлет тоже ощущает противоречия: он не рисуется и не преувеличивает, когда говорит Офелии: "Сам я скорее честен; и все же я мог бы обвинить себя в таких вещах, что лучше бы моя мать не родила меня на свет; я очень горд, мстителен, честолюбив; к моим услугам столько прегрешений, что мне не хватает мыслей, чтобы о них подумать, воображения, чтобы придать им облик, и времени, чтобы их совершить" III, 1).

Обаяние ума Гамлета держит нас под гипнозом и нам кажется, что человек, наделенный такой силой и мыслью, должен быть идеален во всех других отношениях, но в том-то и дело, что Гамлет не идеальный, а реальный человек, поэтому он ощущает в себе возможность того же зла, которое отравило и душу других. Бесстрашие Шекспира как художника проявилось в том, что он не побоялся показать это. Гамлет тоже может быть жестоким. И на нем не меньшая вина, чем на его матери, ибо если ее красота посеяла злые семена в душе Клавдия, то его желание быть честным и последовательным явилось, в конечном счете, причиной того, что он погубил Офелию. Можно сколько угодно говорить о вине объективных обстоятельств, но остается непреложным то, что Гамлет сначала отверг ее любовь, а затем, убив ее отца, довел Офелию до потери рассудка.

Истинная проблема характера Гамлета связана не с его медлительностью, а с тем, что, живя в мире, где зло царит, он сам каждый миг находится в опасности подвергнуться всеобщей заразе. Даже тогда, когда он собирается свершить акт справедливого возмездия, он попутно творит и неоправданные жестокости.

Как остаться чистым в обстановке, где зло неизбежно, - вот одна из больших общечеловеческих проблем, возникающих в трагедии. Внимательный анализ показывает, что с точки зрения догматической морали Гамлет далеко не безгрешен. Но, точно так же как фактическая невинность Гертруды не делает ее действительно чистой, так фактическая виновность Гамлета ничуть не пятнает его чистого нравственного облика. Это один из тех парадоксов жизни, для изображения которого такое нужно проникновение в сущность характеров и обстоятельств, каким обладал Шекспир.

Жизнь Гамлета трагична не только потому, что он окружен злом и не знает, как ему с ним бороться, но еще и потому, что перед ним все время маячит идеал подлинной человечности, а он ощущает, что сам далек от него. Это - трагедия самых великих душ, трагедия людей наибольшей честности и требовательности по отношению к самим себе. Никто так не беспощаден в самооценке, как Гамлет. Все другие персонажи трагедии, во внутренний мир которых нас допустил Шекспир, всегда заняты самооправданием. Один лишь Гамлет предается самообвинениям. К этому можно отнестись как к проявлению интеллигентской слабости, считая, что человеческое достоинство страдает от подобного самоуничижения. Это аргумент тех, кто не верит в необходимость полной правды. А Гамлет без этой полной правды жить не может. И самое прекрасное в нем это то, что в своем стремлении к правде он менее всего щадит самого себя. Этим он и возвышается над всеми остальными персонажами трагедии. Но не только над ними. Он стал для всего мира образом человека великой совести, искателя истины, защитника справедливости.