"Венецианский купец"
Фабула пьесы - образец мастерского сведения воедино нескольких сюжетных мотивов. История с векселем рассказана в сборнике новелл Джованни Фиорентино "Простак" (1558); женихи, гадающие, в какой шкатулке спрятан портрет невесты, описаны в 66-м рассказе средневекового сборника "Римские деяния" (ок. 1400), переведенном на английский язык Ричардом Робинсоном (1577). В памфлете пуританина Стивена Госсона "Школа злоупотреблений" (1579) упоминается (без названия и имени автора) пьеса, сходная но содержанию с "Венецианским купцом". Шекспир мог знать ее. К сожалению, она не сохранилась.
Пьеса была зарегистрирована в Палате торговцев бумагой в июле 1598 года, впервые издана в 1600 году, повторно - в 1619 году, и наконец, в фолио 1623 года.
Предположительное время создания - 1596-1597 годы.
До сих пор мы рассматривали произведения, общий смысл которых не вызывал больших разногласий, ибо как действие пьес, так и характеристики персонажей с достаточной ясностью обнаруживают отношение автора к драматическим конфликтам и действующим в них лицам.
Но вот мы переходим к "Венецианскому купцу", и возникает затруднение: как следует отнестись к центральному конфликту пьесы: кто прав - венецианцы или Шейлок? Кому мы должны сочувствовать? Как оценить с нравственной точки зрения характер ростовщика-еврея Шейлока? Хотел ли Шекспир, чтобы зрители прониклись к нему ненавистью и презрением, или стремился вызвать сочувствие к этому представителю угнетенного и преследуемого народа?
Обратимся для начала к историческим фактам. Когда Шекспир написал "Венецианского купца", в Англии еще не улеглась волна антисемитизма, возникшая в связи с процессом лейб-медика королевы еврея Лопеса. Фаворит Елизаветы граф Эссекс (тот самый, которого многие биографы прочили в прототипы Гамлета), желая укрепить свое положение при дворе, придумал, будто он обнаружил заговор на жизнь своей престарелой покровительницы. Злоумышленником был объявлен ее врач. Под пытками его заставили признаться, что он хотел ее отравить. На суде Лопес отказался от своих показаний, но с этим не посчитались, и врача-еврея казнили (июнь 1594 года)*.
* (См. G. В. Harrison, Shakespeare at Work, 1592-1603, London, 1933, p. 58-61.)
Для общественной атмосферы этого времени показательно, что труппа Хенсло-Аллейна восстановила постановку пьесы Марло "Мальтийский еврей"*. Соперничавшая с ней труппа Бербеджа-Шекспира тоже поставила пьесу, в которой в качестве злодея был представлен ростовщик-еврей Шейлок. Была, однако, некоторая разница между этими двумя пьесами. Марло написал трагедию, и его еврей был трагическим злодеем. Шекспир создал комедию, и в ней еврей был представлен в качестве комического злодея.
* (Трагедия написана Марло ок. 1590 г.)
Заглавие первого издания пьесы: "Превосходнейшая история о венецианском купце. С изображением чрезвычайной жестокости жида Шейлока по отношению к сказанному купцу, у которого он хотел вырезать ровно фунт мяса; и с изображением домогательства руки Порции посредством выбора из трех ларцов". Это не оставляет места для сомнений, как трактовалась фигура Шейлока в театре Шекспира. Подтверждением служат также факты сценической истории. Актер Томас Джордан писал в одном стихотворении о Шейлоке (1664) (перевожу прозой): "Он был с рыжей бородой, лицом похожий на ведьму, на нем еврейская одежда, пригодная для любой погоды, подбородок у него был крючком кверху, а нос - крючком книзу, и кончики их сходились"*. Такова была сценическая традиция, завещанная театру XVII века сценой конца XVI столетия. Она продержалась до середины XVIII века, когда актер Маклин (1747) изменил костюм Шейлока, надев вместо оранжевой шапки, какую в средние века носили евреи-ростовщики, венецианский головной убор красного цвета. Он придал персонажу не только новое внешнее обличив, но и по-новому трактовал весь образ Шейлока. В исполнении Маклина он утратил комичность и впервые обрел черты трагического героя. Шейлок Маклина был страшен в своей злобной мстительности.
* (Приведено у Е. Е. Stoll, Shakespeare Studies, 1960, p. 255.)
Еще шаг вперед в трактовке образа сделал гениальный романтический актер Эдмунд Кин, который, играя Шейлока (1814), превратил его в "романтического героя, не останавливающегося перед убийством, но вулканически великолепного в своем национальном фанатизме и в бешеной силе страсти"*. В соответствии с этим был и внешний облик Шейлока. Рыжий парик комического злодея был заменен черным париком.
* (H. Spencer, The Art and Life of Shakespeare, New York, 1940, p. 246.)
Актер диккенсовской поры Уильям Макреди превратил Шейлока в величественную идеальную фигуру (1841), а Генри Ирвинг (1879) представил Шейлока благообразным старцем с седыми волосами, полным аристократической гордости как представитель "избранного" народа.
Метаморфоза этой пьесы поистине поразительна. Когда она появилась на сцене, это была комедия о благородном венецианском купце и его преследователе - злобном и смешном ростовщике-еврее. Со временем в ней стали видеть если не трагедию, то драму, утверждающую человеческие права евреев*.
* (См. Г. Гейне, Девушки и женщины Шекспира, Собр. соч., т. 7, Гослитиздат. 1958, стр. 381; В. Стасов, "Венецианский купец" Шекспира, Спб. 1904.)
Какая же из этих пьес написана Шекспиром и какая приписана ему? Я думаю, что вопрос этот не решается выяснением проблемы, был или не был Шекспир антисемитом. Как при решении и многих других идейных проблем творчества Шекспира, для того чтобы найти пра- йильныи ответ, необходимо Исходить из природы драматургии Шекспира.
"Венецианский купец" - пьеса, которая гораздо глубже идеи, подразумеваемой ее полным названием, приведенным выше. Это и обнаружила сценическая история.
То, что в одном и том же персонаже находят и низость и величие, вполне соответствует природе драматургии Шекспира. На это ведь и указывал Пушкин, восхищавшийся многосторонностью характеров Шекспира. Как известно, в качестве примера многогранности образа Пушкин привел в первую очередь именно Шейлока.
"Венецианский купец" в главной части фабулы - комедия. Но в эту комедию вторгаются грустные и печальные мотивы. Мы обратимся вскоре к другой подобной комедии - "Много шума из ничего", - где одна из линий сюжета также будет печальной, а не комической.
Веселье и радость смешаны в "Венецианском купце" с мрачными мотивами. В пьесе уживаются, все время тесня друг друга, две художественные стихии - романтическая и реалистическая. Наконец в ней три сюжетных мотива, и там, где историко-сравнительный метод критики обнаруживал лишь сочетание бродячих сюжетных мотивов, раскрывается глубокая философская мысль.
В центре пьесы - конфликт между Антонио и Шейлоком. Антонио - христианин, Шейлок - еврей. Можно ли сказать, что их вражда имеет религиозные причины? Послушаем того, кто больше всего страдает от этой вражды, - Шейлока. Вот, что говорит он о своем отношении к Антонио:
Он ненавистен мне как христианин, Но больше тем, что в гнусной простоте Взаймы дает он деньги без процентов И роста курс в Венеции снижает...
Отсюда следует: Шейлок ненавидит Антонио не столько за то, что тот христианин, сколько за то, что он мешает его коммерческим делам - дает в долг, не беря процентов, сбивая тем самым ростовщический курс кредитных операций.
А за что ненавидит Шейлока Антонио? По словам того же Шейлока, Он ненавидит наш народ священный И в сборищах купеческих поносит Меня, мои дела, барыш мой честный Зовет лихвой.
Опять, следовательно, главное не в национальных различиях. Антонио ненавидит еврея за его "дела", за ростовщичество.
А для Шейлока его богатство - единственная защита от ненавидящих его христиан. Задыхаясь от сознания несправедливости, он требует признания его человеком: "Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? Если нас уколоть - разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать- разве мы не смеемся? Если нас отравить - разве мы не умираем?" (III, 1).
Даже если эти слова, которые теперь читаются как декларация человеческого равенства независимо от национальной принадлежности, не принимались всерьез теми, для кого была написана пьеса, то, с другой стороны, становится совершенно очевидно, что презрением окружены были не все евреи. Даже те, кто смертельно ненавидит Шейлока, не питают никакого предубеждения против людей еврейской крови вообще. Лоренцо влюбляется в еврейку Джессику, а Порция, Бассанио, Грациано, Нерисса и сам злейший враг Шейлока, Антонио, принимают ее в свою среду. Как это часто бывает у Шекспира, слуга-шут Ланчелот выражает общее мнение, говоря Джессике:
"Прекраснейшая язычница, очаровательнейшая жидовка! Если какой-нибудь христианин не пойдет из-за тебя на мошенничество, чтобы только заполучить тебя, - я буду положительно обманут" (II, 3).
Таков "глас народа"! Мы видим, таким образом, что в пьесе Шекспира перед нами уже не средневековое общество с его непроходимыми гранями между людьми разных вероисповеданий и национальности. В той же самой Венеции не посмотрят на то, что Отелло - чернокожий мавр, и вручат ему командование всеми вооруженными силами республики. "Дела Отелло - вот его лицо!" И о Шейлоке судят в той же Шекспировской Венеции по его делам.
Еще Аристотель писал: "Ростовщичество справедливо ненавидимо всеми, ибо здесь деньги являются источником приобретения и не употребляются для того, для чего они изобретены. Ведь они возникли для товарного обмена, между тем процент делает из денег новые деньги... так что из всех отраслей приобретения эта - наиболее противная природе". Вся средневековая литература полна осуждения ростовщичества. Не изменилось к нему отношение и в эпоху Возрождения. В нем видели именно нечто противное природе, и таково было мнение народа, поддержанное гуманистами.
Шейлок - типичный буржуа-накопитель. О его скопидомстве свидетельствуют жалобы слуги Ланчелота, который "с голоду дохнет" в его доме, и что Ланчелот не врет, мы убеждаемся, наблюдая самого Шейлока, когда он корит слугу за обжорство, безделие и за то, что тот слишком быстро изнашивает одежду (II, 5). Он охотно отпускает от себя Ланчелота, - ему "не надо трутней в улье". Эту сцену венчает сентенция Шейлока, обращенная к дочери:
Запрешь плотней - найдешь верней, - Достойная пословица хозяйственных людей.
Своим обликом и поведением Шейлок напоминает буржуа-пуритан XVI-XVII веков*. Это, конечно, было сделано Шекспиром намеренно. Подобно пуританам, Шейлок любит ссылаться на священное писание. В речи его часто встречаются библейские изречения. Даже Ланчелота он называет "отпрыском Агари" (II, 5). Не случайная черта в облике Шейлока то, что он не любит развлечений и музыки. Музыка для Шейлока не более чем "писк противный". Шекспир же считал, что
* (Paul N. Siegel, Shylock the Puritan, Columbia University Forum, Fall 1962, vol. V, № 4, p. 14-19.)
Тот, у кого нет музыки в душе, Кого не тронут сладкие созвучья, Способен на грабеж, измену, хитрость; Темны, как ночь, души его движенья, И чувства все угрюмы, как Эреб...
У Шейлока "нет музыки в душе". Мир, в котором ОН живет, мрачен, в нем царит одно божество - золото. Жажда накопления убила в Шейлоке способность наслаждаться радостями жизни, а любовь к золоту притупила даже родительское чувство. Когда Джессика бежит из его дома, то обезумевший от горя Шейлок мечется по улицам Венеции, но он ищет не столько беглянку-дочь, сколько унесенные ею бриллианты и дукаты.
Этот Шейлок, Шейлок-буржуа, не может вызвать иного чувства, кроме презрения, и недаром сцены, изображающие его скупость и жадность к деньгам, написаны в комическом плане. Но это не весь Шейлок, и это не вся правда о нем.
А кто его враг-Антонио? Он-то ведь и есть "венецианский купец". У Антонио "одно судно плывет в Триполи, другое в Индию; кроме того... третье у него сейчас в Мексике, четвертое в Англии, и остальные суда тоже разбросаны по всему свету" (I, 3). Он купец-авантюрист, каких было много в эпоху Возрождения. Свои дела он ведет с большим размахом. Его суда -
Как богатеи и вельможи вод Иль пышная процессия морская, С презреньем смотрят на торговцев мелких, Что кланяются низко им с почтеньем, Когда они летят на тканых крыльях.
Выбор этих двух фигур - ростовщика и купца - у Шекспира не случаен. Он соответствовал той исторической ступени, на которой тогда находилась буржуазия, и надо только удивляться социальной проницательности великого драматурга.
"Средние века, - читаем мы у Маркса, - оставили после себя две различные формы капитала, которые достигают зрелости в самых различных общественно-экономических формациях и до наступления эры капиталистического способа производства считаются капиталом как таковым: ростовщический капитал и купеческий капитал"*.
* (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 23, стр. 759-760.)
Конфликт этот в пьесе есть, но не в нем основная идея произведения.
"Венецианский купец" обнимает круг больших общечеловеческих вопросов: закон государства, родительская воля, интересы личности, право - в широком и узком смысле слова, правосудие и милосердие, и над всеми ими господствует тема справедливости.
Параллельно с основным конфликтом (Антонио-Шейлок) в пьесе развивается линия действия, относящаяся к Бассанио и Порции. Вначале кажется, что эти два сюжета соединены механически. Постепенно, однако, выясняется глубокая идейная связь этой линии действия с конфликтом между Антонио и Шейлоком.
По завещанию отца Порция должна выйти замуж за того, кто правильно решит задачу: отгадает, в каком из трех ящичков - золотом, серебряном или свинцовом - находится ее портрет.
"Со мной получишь то, что многие желают" - гласит надпись на золотом ларце. Принц Марокканский выбирает золотой, ибо, как он считает, ценный перл не может быть в иной оправе, кроме как золотой (II, 7). Вместо портрета Порции он находит в ларце череп и свиток, разъясняющий ему:
Не все то золото, что блестит.
Принц Марокканский основал свой выбор на суждении о внешности - и обманулся.
Принц Аррагонский выбирает серебряный ларец, на котором надпись гласит: "Со мной получишь то, чего достоин ты". В своем выборе он исходит из того, что "никто не смеет величье незаслуженно носить". Он ищет полного соответствия между внешним и сущностью. Он ближе к истине, чем принц Марокканский, но и он ошибается. Принц Аррагонский также придает еще слишком много значения внешнему.
Наконец приходит очередь Бассанио. Он выбирает самый неприглядный на вид ларец - свинцовый - и объясняет свой выбор так:
Внешний вид от сущности далек: Мир обмануть нетрудно украшеньем, В судах нет грязных, низких тяжб, в которых Нельзя бы было голосом приятным Прикрыть дурную видимость. В религии - Нет ереси, чтоб чей-то ум серьезный Не принял, текстами не подтвердил. Прикрыв нелепость пышным украшеньем, Нет явного порока, чтоб не принял Дичину добродетели наружно. ......На красоту взгляните - И ту теперь на вес купить возможно; И так в природе происходит чудо, Что легче те, на ком надето больше. Да, ты - личина правды, под которой Наш хитрый век и самых мудрых ловит.
И записка в ларце подтверждает правильность тех мотивов, на основании которых Бассанио произвел свой выбор:
На внешность ты не стал смотреть - Столь же будь удачлив впредь!
Эпизод с тремя ларцами имеет прямое отношение к центральной теме пьесы. В основе этих сцен лежит вопрос о принципах, на которых основывается суждение человека о жизненных явлениях. Идея здесь проста и глубока: "внешний вид от сущности далек", нас не должна обманывать "личина правды", не следует поэтому судить о вещах по внешности.
Теперь мы сразу перейдем к центральному эпизоду пьесы - к сцене суда. Предъявляя свой иск и требуя фунт мяса Антонио, Шейлок исходит из формального права. Закон на его стороне. Правда, этот закон в данном случае оправдывает жестокую бесчеловечность. Но согласно букве закона Шейлок имеет право получить то, что ему причитается по векселю, то есть фунт мяса. Против этого возмущается чувство справедливости, милосердия, это противно человечности, но формально - по внешности - Шейлок прав. Однако природа формального права такова, что оно не может обеспечить справедливости. И Порция показывает, как, исходя из формального права, можно утверждать что угодно, хотя бы это противоречило очевидности.
Шейлока пробуют уговорить, взывают к его чувству человечности, к справедливости, указывают на несоизмеримость подлинного долга Антонио и формального обязательства, выставленного на векселе. Но Шейлок неумолим. Тогда-то Порция и прибегает к аргументации самого Шейлока. Она тоже становится на точку зрения сугубого формализма:
Итак, готовься мясо вырезать, Но крови не пролей, смотри отрежь Не больше и не меньше ты, чем фунт: Немного больше или меньше фунта, - Хотя б превысил иль уменьшил вес На часть двадцатую двадцатой доли Ничтожнейшего скрупула, хотя бы На волосок ты стрелку отклонил, - То смерть тебе, имущество ж - в казну.
Шейлок исходил не из сущности, а из формального права, и формальное право обратилось против него.
Сама Порция оказывается вскоре же после суда в положении, когда она должна лично для себя решить подобную жизненную задачу.
Когда Бассанио покидает Бельмонт, чтобы ехать в Венецию и попытаться спасти своего друга Антонио из рук Шейлока, Порция надевает ему на палец перстень. "Он клятву дал не расставаться с ним", ибо кольцо это является символом любви между ними. Но, как известно, по окончании суда, не узнанная никем Порция просит у Бассанио в награду за спасение Антонио именно этот перстень, и тот, после некоторых колебаний, отдает его. Бассанио возвращается в Бельмонт без подаренного ему Порцией кольца. Судя по внешности, исходя из формальных признаков, Порция имеет право расценить это как измену Бассанио. Измена двойная: Бассанио нарушил данную им клятву и пожертвовал символом любви Порции ради другого человека, своего друга Антонио.
По существу, конечно, за Бассанио никакой вины нет. Наоборот. Этим поступком он возвышает себя. Кольцо ему было дорого как символ его высшего личного счастья. Но он отдал его, чтобы отблагодарить за спасение друга. И Порция это понимает, поэтому весь этот инцидент она обращает в шутку.
Сцена суда и эпизод с перстнем по идее тесно связаны между собой. Шейлок исходил из формального права, и это привело к его поражению. Бассанио исходил из чистой человечности, и он оказался победителем.
Таким образом, человечность и подлинная справедливость торжествуют. После мрачной сцены суда, над которой господствует зловещая фигура Шейлока, с неумолимой жестокостью желающего вырезать фунт человеческого мяса и убить своего врага, следует пятый акт, когда в прекрасном саду Бельмонта, в лунную ночь, сходятся все те, в ком человечность выше всего остального, - Порция и Бассанио, Антонио, Грациано и Нерисса, Джессика и Лоренцо. Здесь царят любовь и дружба. Сладостные звуки музыки являются аккомпанементом той внутренней гармонии, которая царит в их душах.
Невозможно не поддаться очарованию этой сцены, в которой царит такая красота. Но не будем забывать урока, только что преподнесенного нам, вспомним замечательные слова Бассанио:
Внешний вид от сущности далек: Мир обмануть нетрудно украшеньем...
В самом ли деле все обстоит так благополучно, в самом ли деле торжествуют справедливость и человечность? Почему, несмотря на всю красоту ночи в бельмонтском саду, мы не ощущаем полного удовлетворения? Потому что ни красота природы, ни лунный блеск, ни чарующая музыка не могут прогнать одинокой тени, витающей перед нами. Потому что мы не можем забыть фигуру старика-еврея, согбенного годами, униженного и побежденного. Мы вспоминаем, как он после приговора хватается дрожащей рукой за сердце и упавшим голосом говорит:
Прошу вас, разрешите мне уйти; Мне худо...
В самом деле, ведь до сих пор мы смотрели на все глазами Антонио и Порции. Конечно, Шейлок - хищный ростовщик, скупец, человек жестокий и мстительный. Но только ли эти черты ему свойственны? Приглядимся к нему еще раз.
Мы помним, что Шейлок корыстолюбив и скорбит об украденных деньгах даже тогда, когда от него убежало единственное близкое ему существо - дочь. Но тогда же обнаруживается и другое. Тубал рассказывает, что один купец показывал ему кольцо, которым Джессика уплатила за купленную ею обезьянку. Шейлок восклицает: "Проклятье ей! Ты меня терзаешь, Тубал: это была моя бирюза, - я получил ее от Лии, когда был еще холостым. Я бы не отдал ее за целую обезьянью рощу" (III, 1). Кольцо задело забытую струну - молодость Шейлока, когда он, может быть, был иным, когда жизнь еще не сделала его корыстолюбивым, жестоким и мстительным,
Шейлок Корыстолюбив. Но разве ?блько ой Один страдает этим пороком? Бассанио, конечно, ьесьма благороден и красив, - но вот как он сам объясняет причины, побуждающие его свататься за Порцию.
Небезызвестно вам, Антонио, Как сильно я дела свои расстроил, Ведя пышней гораздо образ жизни, Чем позволяла скромность средств моих.
И после этого он говорит о "богатой наследнице, которая живет в Бельмонте", - за нее он собирается посвататься.
Шейлок корыстолюбив. А что сказать о "Джессике-малютке", которая знает, что одной любовью не проживешь, и, убегая от отца, крадет все его состояние?
Наконец, когда осуждают Шейлока, то его враги не удовлетворяются тем, что спасают Антонио от мести ростовщика. Они старательно очищают сундуки Шейлока, распределяя, что кому достанется.
Шейлок жесток, бесчеловечен. Какой контраст представляет по сравнению с ним в этом отношении Антонио! Да, за одним только исключением. Человеколюбие Антонио не распространяется на Шейлока. Шейлок говорит ему:
Синьор Антонио, много раз и часто В Риальто поносили вы меня Из-за моих же денег и процентов... Меня вы звали злобным псом, неверным. Плевали на жидовский мой кафтан... ...но теперь, как видно, я вам нужен... ...Это вы, Вы просите, плевавший мне в лицо, Меня пинками гнавший, как собаку... Что же мне сказать вам?.. "Синьор, вы в среду на меня плевали, В такой-то день пинка мне дали, после Назвали псом; и вот за эти ласки Я дам взаймы вам денег".
На это Антонио - великодушный, добрый Антонио - отвечает:
Тебя опять готов я так назвать, И плюнуть на тебя, и пхнуть ногою.
И это Антонио говорит тогда, когда Шейлок готов решиться на совершенно необыкновенный для него поступок.
Антонио в этой сцене просит у Шейлока денег, требует одолжения, и все же хочет унизить его за услугу, оказываемую ему. В этот момент в Шейлоке пробуждается своеобразное величие. Антонио его поносит, но он все-таки одолжит ему деньги, одолжит так, как никогда и никому, - без процентов. Он, которого считают таким корыстолюбивым, способен отказаться от денежной выгоды, поступиться даже своим "законным барышом", процентами. Бассанио видит в этом какой-то подвох, и Шейлок с горечью замечает:
О отче Авраам! Вот каковы Все эти христиане: их жестокость Их учит и других подозревать! Судите сами: если он просрочит - Что пользы мне от этой неустойки? Людского мяса фунт - от человека - Не столько стоит и не так полезен, Как от быка, барана иль козла. Помочь готов, чтоб милость заслужить; Согласен он -извольте; нет - прощайте; За дружбу мне обидой не платите.
Но в благородные побуждения Шейлока не хочет верить никто, - даже его собственная дочь. Джессика рассказывает:
Еще при мне он клялся - я слыхала - Тубалу с Хусом, землякам своим, Что хочет получить он лучше мясо Антонио, чем в двадцать раз ту сумму, Что задолжал он.
Сообразим, однако, насколько вероятно было, что Антонио не уплатит своего долга, - насколько вероятно это было в тот момент, когда Шейлок отдавал ему деньги в долг? Шейлок знал, что Антонио богат, что у него много друзей. Он не мог рассчитывать на то, что Антонио окажется неплатежеспособным. Наоборот, более вероятно было, что Антонио сумеет долг отдать.
Шейлок, кого Антонио всегда поносил, мог только мечтать о том, чтобы тот оказался вынужденным обратиться к нему за помощью. И вот такой момент наступил. Для Шейлока в этом оправдание всей его жизни, искупление всех перенесенных обид. А он человек гордый и жаждал признания именно от Антонио, всегда смотревшего на него сверху вниз. Став кредитором Антонио, Шейлок в собственных глазах возвышается над ним. Шейлок торжествует. Это, однако, не торжество чистой человечности. Торжествует Шейлок-ростовщик! Значит, нужна его профессия, если даже сам Антонио вынужден обратиться к нему за помощью.
Шейлок хочет стать вровень с Антонио, который давал взаймы без процентов. Он ему тоже дает деньги без барыша для себя.
Но могут спросить: почему же Шейлок ставит в качестве неустойки фунт мяса?*. Это его манера шутить. Скажут: мрачная шутка. Но таков Шейлок. Чувства юмора у него нет. И поэтому когда он пытается шутить, то шутки у него выходят грубые, корявые, как тогда, когда он решает идти в гости к Антонио: "Но я пойду, из ненависти буду есть: пусть платит мот-христианин". Только на такие мрачные шутки он и способен. Но суть не в этом.
* (Подобный вопрос не вставал перед зрителями Шекспировского театра. Жестокость ростовщиков им была известна, и они не искали психологического объяснения истории Шейлока. Не вставал этот вопрос в такой форме и перед Шекспиром, ибо он обрабатывал готовый и широко известный сюжет, в котором он ничего не мог менять. Но для читателя и зрителя нашего времени необходимо полное и исчерпывающее объяснение поведения персонажей Шекспира с точки зрения современных психологических понятий. Вот почему мы ищем объяснения такого рода. )
Вексель не только испытание Шейлока, но и испытание Антонио. Услуга, оказанная Шейлоком Антонио, не меняет отношения последнего: он так же груб и бесчеловечен по отношению к Шейлоку и тем самым возбуждает у Шейлока жажду мести.
Всю жизнь Шейлока подвергали унижению. Наконец, ко всем его горестям добавилось бегство дочери и потеря денег и драгоценностей. Шейлок негодует на Антонио; и в его гневе смешиваются досада коммерсанта и настоящая человеческая обида: "Он меня опозорил, помешал мне заработать, по крайней мере, полмиллиона, насмехался над моими убытками, издевался над моими барышами, поносил мой народ, препятствовал моим делам, охлаждал моих друзей, разгорячал моих врагов; а какая у него для этого была причина? Та, что я жид" (III, 1).
У Шейлока есть Основание утверждать!
Фунт мяса, что я требую, купил я Недешево: он мой, хочу его!
Шейлок мстителен. Но откуда в нем эта черта? Вспомним еще раз его знаменитую речь: "Если нас отравить - разве мы не умираем? А если нас оскорбляют - разве мы не должны мстить? Если мы во всем похожи на вас, то мы хотим походить и в этом. Если жид обидит христианина, что тому внушает его смирение? Месть! Если христианин обидит жида, каково должно быть его терпение по-христианскому примеру? Тоже месть! Вы нас учите гнусности; я ее исполняю" (III, 1).
На суде враги Шейлока взывают к его милосердию. Дож обращается к нему с просьбой смилостивиться. Но Шейлок тут же разоблачает лицемерие дожа:
У вас немало купленных рабов; Их, как своих ослов, мулов и псов, Вы гоните на рабский труд презренный, Раз вы купили их. Ну что ж, сказать вам: Рабам вы дайте волю! Пожените На ваших детях! Чем потеть под ношей, Пусть спят в постелях мягких, как у вас, Едят все то, что вы! - В ответ услышу: Они - мои рабы! И я отвечу: Фунт мяса, что я требую, купил я Недешево: он мой, хочу его!
Посмотрим еще, какова справедливость врагов Шейлока. Всеобщее восхищение вызывает суд Порции: "О мудрый Даниил..." Но "в юриспруденции считается ненарушимым правилом, что если один предоставляет другому какое-нибудь право, то он ему этим самым разрешает делать все, что нужно для осуществления (для реализации) этого права... Решение мудрого и справедливого Даниила находится в противоречии с этим принципом: ибо ясно, что, кому разрешено вырезать мясо, тому разрешено и пролить кровь, если эта операция не может быть совершена без пролития крови"*. Следовательно, решение Порции, с этой точки зрения, неверно и несправедливо.
* (И. Коллер, Шекспир с точки зрения права, СПб. 1895, стр. 56. )
Но Шейлок этого заслуживает, ибо он мстителен! А каковы его враги? Мы уже видели, что призывы дожа к милосердию были лицемерными. Порция также говорит о милосердии. А потом присуждает Шейлока к смерти; тут вмешивается дож: он дарует Шейлоку жизнь, но отнимает все его имущество: "Имущество твое разделим мы между Антонио и государством". К тому же Шейлока еще заставляют креститься в христианскую веру. Милосердие врагов Шейлока заключается в том, что они отнимают у него все, что ему дорого: право на месть, имущество, религию. Правда, ему оставляют жизнь, но отняв все, что составляет ее содержание. И Шейлок отвечает на это "милосердие" восклицанием:
Берите жизнь и все; прощать не надо. Берите вы мой дом, отняв опору, Чем он держался; жизнь мою берите, Отнявши все, чем только я живу.
В самом ли деле в пьесе торжествуют человечность, право, справедливость? Ведь Порция, Антонио, дож и весь этот круг людей признают человечность и справедливость по отношению не ко всем, а только по отношению к "своим". Шейлок в этот круг не входит. Его можно презирать, как презирает его Антонио, и слыть гуманным человеком. Шейлока можно обокрасть, как обкрадывают его Джессика и Лоренцо, и остаться безнаказанными, быть принятыми в кругу лучших людей. С ним можно лицемерить, как лицемерит дож, который сохраняет славу почтенного, уважаемого главы государства. Справедливость есть, но она не для Шейлока. Его можно оставить ни с чем при помощи крючкотворства, как это делает "мудрый Даниил" - Порция. Не думал Бассанио, и не думала Порция, что именно она станет наглядным примером того, о чем так верно и красиво говорил, сватаясь к ней, Бассанио:
В судах нет грязных, низких тяжб, в которых Нельзя бы было голосом приятным Прикрыть дурную видимость.
А ведь таков суд "мудрого Даниила"!
В стане врагов Шейлока очень гуманные люди. Но на него их гуманность не распространяется. Здесь мы возвращаемся к исходному пункту нашего анализа. Нам показалось, что принадлежность Шейлока к еврейской нации - факт второстепенный. И нам нужно было принять это положение для того, чтобы преодолеть сентиментально- филантропическую трактовку его конфликта с Антонио. Теперь, обогащенные пониманием сложного характера этого конфликта, подведем итоги.
Объективность, свойственная Шекспиру-драматургу, позволила ему показать характеры во всей их противоречивости. В Шейлоке сочетаются черты его профессии - капиталиста-ростовщика- с чертами, присущими ему, как человеку из среды угнетенного и презираемого народа. Жизнь искалечила его натуру, и все же человеческое ему далеко не чуждо. Этого не замечают критики, которые во что бы то ни стало хотят из живого человека вырезать фунт социологического мяса.
Характеры венецианцев тоже сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Они жизнерадостны (за исключением меланхоличного Антонио), стремятся к наслаждению благами жизни, в число которых входит и богатство. Они не делают фетиша из материальных благ, но отнюдь не пренебрегают ими.
Любовь и дружба определяют отношения людей этого круга друг с другом. Но Шейлок к их кругу не принадлежит, и к нему они питают ненависть. В Шейлоке они не хотят видеть ничего человеческого. К нему у них нет ни малейшего снисхождения, ни капли желания понять его. Если они человеколюбивы, то не по отношению к Шейлоку.
Таким образом, Шекспир, распределяя свет и тени, отнюдь не очернил Шейлока. Наоборот, в той мере, в какой этого требовала жизненная правда, он сделал его по-своему человечным. Точно так же не одними розовыми красками нарисованы противники Шейлока. Их Шекспир также показал правдиво, подчеркнув присущее им обаяние молодости, но не забыв и теневых черточек.
В чью же пользу все-таки решен конфликт? Сомнений нет - не в пользу Шейлока. Шейлок запятнал себя жестокостью. Все главные персонажи пьесы проходят испытание их способности к самопожертвованию, или к душевной щедрости, или, наконец, готовности искупить проступок. Все они более или менее хорошо выдерживают проверку их доброжелательности. Даже Антонио, прежде непримиримый по отношению к Шейлоку, теперь, когда он сам подвергся смертельной опасности, исходившей от ростовщика, не требует его смерти и просит о каких-то льготах по штрафу, наложенному на Шейлока.
Шейлок в самый критический момент своей судьбы не проявил доброжелательства. Был миг, когда он держал в своих руках жизнь Антонио. Он не сумел проявить великодушия - мы знаем почему, - и то был единственный его шанс войти в мир тех, кто в любви и дружбе видели главный закон жизни.
Какие-то моменты драматического конфликта дают частичный перевес Шейлоку, - но очень ненадолого. В целом же дружелюбные и жизнерадостные венецианцы превосходят Шейлока, при всем том, что и они не идеальны. Во всяком случае, в принципе они за человечность, хотя не всегда и не во всем проявляют себя с лучшей стороны.
Столкнув не идеальных людей, а людей живых, Шекспир создал произведение, не поддающееся простым и однолинейным трактовкам. Своей характеристикой многосторонности характера Шейлока Пушкин подал пример вдумчивого подхода к этой реалистической пьесе. Где-то и в чем-то конфликт не решен до конца. Во всяком случае, его формальное решение не удовлетворяет в полной мере. Что-то недосказано в пьесе. Думается, это происходило потому, что сам Шекспир колебался между реальным и идеальным решением конфликта. В пьесе два финала - вещь совершенно противоречащая не только ригористической теории драмы, но и самым широким понятиям о способах решения драматических конфликтов. Но такова эта пьеса, и критический анализ должен, не уклоняясь от действительного содержания, выявить противоречия, которые отражают в произведении противоречия, с какими столкнулся сам художник.
"Венецианский купец" - пьеса той поры, когда Шекспир настойчиво проводил в своих произведениях идею неизбежного торжества лучших начал жизни. Это и выражено в победе Порции над Шейлоком. Но Шекспир-реалист представил жизненные обстоятельства с такой глубиной, что его собственное решение конфликта не исчерпало и не решило в полной мере противоречий, обнаруженных им самим.
|
ПОИСК:
|
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://william-shakespeare.ru/ 'Уильям Шекспир'