Таинственность трагического

Рассматривая трагедии Шекспира, мы увидим далее всю сложную диалектику добра и зла, как она проявляется в характерах, поступках и переживаниях героев. Однако трагическое у Шекспира всегда связано с последствиями для общества в целом. Человек не только кузнец своего счастья или несчастья. Он отвечает за благополучие других, за все общество. Крупица зла нарушает равновесие всего общественного организма и приводит к дисгармонии всей жизни.

Трагическое у Шекспира глубоко социально в своей основе, ибо жизнь каждого человека тысячами нитей связана с жизнью всех остальных. Это тем более так, ибо герои Шекспира занимают высокое социальное положение и каждый их поступок самым непосредственным образом влияет на состояние общества и государства.

Сила Шекспировского трагизма определяется мощью характеров его героев и вовлеченностью всего общества в трагический конфликт. Не только общество, но и природа сопричастна тем потрясениям, которые происходят в жизни отдельного человека.

Здесь мы подходим к вопросу, который имеет особенно существенное значение для понимания природы трагического.

Почему последующие века, не менее насыщенные трагическими противоречиями, не породили столь высокой и органичной формы трагедии, как та, которую создал Шекспир?

В первую очередь, это обусловлено причинами общественно-нравственного порядка, точнее, тем, каков, выражаясь философски, субъект трагедии, или, попросту говоря, тем, каковы люди, на чью долю выпадает трагическая судьба.

Трагедии, изображаемые Шекспиром, возможны только там, где люди обладают полнотой и цельностью характера, но где, вместе с тем, жизнь начинает требовать, чтобы они поступились именно этими своими качествами, перестали быть самими собой.

Вследствие этого возникает раздвоенность, более или менее свойственная трагическим героям. Они перестают понимать жизнь, самих себя, и мир становится для них загадочным. Готовые жизненные понятия, которыми они обладают, оказываются несовместимыми с действительностью. Жизнь и человек становятся, таким образом, загадочными.

С этим вступает в противоречие наивно-поэтическое сознание, завещанное Шекспиру и его современникам предшествующими веками, когда была создана всеобъемлющая космогония, одновременно поэтическая и схоластическая, как это наглядно видно в "Божественной комедии" Данте. Реальные закономерности жизни такое сознание подменяет фантастическими представлениями о причинных связях жизненных явлений. Оно создает твердую шкалу оценок для разных проявлений добра и зла.

Сознание самого Шекспира и его героев еще полно и поэтических представлений о мире, и памяти о том, как расценивает вековечная мораль, - что хорошо и что дурно, но все это уже не согласуется с жизнью. Коротко говоря, трагическое неизбежно связано с "гибелью богов". Как и в золотом веке Древней Греции, когда расцвела трагедия, сознание эпохи Возрождения еще является поэтичным по своему складу и, вместе с тем, оно уже не удовлетворяется наивно-мифологическим объяснением мира. Отчасти оно уже является рассудочным сознанием.

Это сочетание и предопределяет весь строй творчества Шекспира, а его трагедии в особенности. В комедиях Шекспира столкновение поэзии и рассудка создает ту причудливую поэтическую иронию, которая придает особую прелесть этим произведениям. В трагедиях мысль бьется в тенетах наивного сознания, стремится вырваться из него, но ни старое, ни новое не побеждает окончательно. Поэтому как герои Шекспира, так и сам он и знают и не знают причины несчастий. Они одновременно и понятны и все же в значительной мере непостижимы. Уже нет судьбы как олицетворенного воплощения o таинственной причины неизбежности гибели героя, но все же в цепи причин и следствий сохраняется таинственность-некая не поддающаяся анализу роковая неизбежность вовлечения героя в трагический конфликт и столь же непреклонная необходимость катастрофического исхода конфликта.

Трагедии Шекспира отличаются четкостью и предельной выразительностью антагонизмов, но финалы их полны неопределенности. Ни один конфликт их не завершается таким решением, которое давало бы определенные, единственные ответы на всю сумму вопросов, поднятых борениями героев с обстоятельствами и с самими собой. Их не завершает никакая позитивная мораль, выводы, которые содержали бы ясный урок. Это естественное следствие того состояния сознания, которое составляет основу трагического мировосприятия Шекспира.

Могучий ум художника-мыслителя доходит до самых корней зла. Он обнажает язвы хищничества и эгоизма, видит общественные несправедливости, тяжкую длань деспотизма, иго неравенства, извращающую роль золота, и все же остается страшная, роковая, необъяснимая загадка: почему человек, зная, что мешает счастью, не может истребить зла и оно все более поражает даже лучшие и сильнейшие души?

Полем действия трагедий (за исключением "Отелло") является все государство. Политическая сторона конфликтов получает ясное решение. Смуты и междоусобицы завершаются восстановлением порядка и утверждением более или менее законной власти. Но это - единственное, что получает решение в трагедиях. Такие финалы могли бы удовлетворить, если бы конфликт имел своим средоточием сферу государственности и страсти героев были бы политическими. Однако не приходится доказывать, что при всей вовлеченности персонажей в конфликты государственно-политического характера, суть трагедий не в них.

Корни конфликтов являются социальными, но трагедии у Шекспира человеческие. Почему страдает человек и как он страдает, может быть объяснено социальными причинами лишь в конечном счете. Социальное создается самими людьми, но человек не простая сумма социальных качеств, из которых складываются его отношения с другими. Одно дело общественная направленность жизнедеятельности, другое - то, что творится в самом человеческом существе, тот родник, из которого вытекает все живое. Почему один в бедности добр, а другой - жесток, почему избыток делает одного скупым, а другого - щедрым, что заставляет одного посвятить свои силы общему благу, а другого - благу личному, короче, почему при равных внешних условиях, люди внутренне не равны?

Повторяю, вопрос не сводится к установлению социальных основ трагического. Шекспир уже в ранних произведениях обнаружил понимание их, и с годами оно все более углублялось. Эту загадку он разгадал с прозорливостью, удивительной для его времени. Но осталась загадка рождения зла в самом человеке, в его мозгу, в его душе. Как может человек оскорбить, втоптать в грязь, убить другого человека? Что это за страшная сила, которая спрятана в человеческом сознании и вдруг вырывается для того, чтобы сеять зло, разрушение и смерть? Гамлет спрашивает мать: "Что за бес запутал вас?" Что за бес запутал героев трагедий, совершающих нарушения человечности?

Легче всего ответить на это относительно Отелло. Там этот бес предстает в человечьем облике, и мы знаем его имя. Не трудно увидеть, что и Макбета запутал бес в обличье его жены. Но всем бесам помогает нечто, находящееся в душах совращаемых, этот бес таится в них самих, и не только в Отелло и Макбете, но и в Лире, и в Кориолане, и в Антонии, и даже в Бруте и Гамлете, что последний, кстати сказать, вполне сознает.

Ренессансный гуманизм начал с утверждения благой природы человека. В эпоху Шекспира он усомнился в ней. Марло был первым из драматургов, кто открыл сатанинское начало в человеке. К этому пришел и Шекспир, а с ним Чепмен и Бен Джонсон и позднее Вебстер.

Трагедии Шекспира обнаруживают перед нами картину все более углубляющегося осознания противоречий и отсутствие реальных предпосылок для решения их. Шекспир это знал, и отсюда происходила возрастающая мрачность создаваемых им трагических картин.

Поставленная им в трагедиях проблема природы человека не получает в них теоретического решения, сводимого к удобной и обнадеживающей формуле. Можно объяснить, но нельзя оправдать гибель лучших, и особенно лучших из лучших, как Дездемона и Корделия. Мир, в котором возможно подобное, достиг предела бесчеловечности.