Во время премьеры пьесы 29 июня 1613 года вспыхнул пожар, и театр "Глобус" сгорел. Написание пьесы датируется 1612-1613 годами. Впервые напечатана в фолио 1623 года. Существует предположение, что хроника была написана Шекспиром в соавторстве с Джоном Флетчером. Я разделяю мнение тех исследователей, которые считают пьесу произведением одного Шекспира. Источник фабулы: "Хроники" Холиншеда и "Книга великомучеников" Джона Фокса (для эпизода с Кранмером, V, 1-3).
"Генрих VIII" не только отличается от предшествующих хроник, но значительно уступает в художественном отношении шедеврам Шекспира в этом жанре, и поэтому многие критики охотно соглашаются совсем исключить это произведение из канона либо стремятся хотя бы частично снять с Шекспира ответственность за качество этой драмы. Здесь мы сталкиваемся с распространенным как среди критиков, так и в широкой публике мнением, что Шекспир не мог писать плохо. Конечно, было бы прекрасно, если бы мы могли быть убеждены, что все, вышедшее из-под пера великого драматурга, было художественно совершенным. Факты, однако, говорят против этого. "Генрих VIII" не единственное произведение Шекспира, в котором есть небрежность отделки, следы торопливой и временами поверхностной обработки сюжета. Мы забываем, что Шекспир был драматургом-профессионалом, который писал не только тогда, когда вдохновение овладевало им, но и тогда, когда его труппа нуждалась в пополнении репертуара.
Однако, признав меньшую ценность "Генриха VIII" по сравнению с шедеврами Шекспира, мы поступили бы неблагоразумно, отнесясь к этой хронике с пренебрежением. В ней есть немало интересного для тех, кто любит реалистическое мастерство Шекспира, и для тех, кто хотел бы получить полное представление о работе Шекспира в театре.
В "Генрихе VIII" изображен один из важнейших моментов социально-политической истории Англии - период откола страны от римско-католической церкви и начало реформации в Англии. По тем временам сюжет был весьма острый и рискованный. Шекспир, взяв в основу сюжета самый острый момент борьбы Англии против Рима, трактовал эту тему в духе, который нельзя назвать иначе, как компромиссным. Это заметно в двух образах драмы. Во-первых, в обрисовке характера Екатерины Арагонской. Эта испанская принцесса и католичка представлена самой благородной личностью во всей пьесе. Королева-католичка, преданная казни за свою веру и связи с Испанией и Римом, - яснее нельзя было польстить сыну Марии Стюарт. Но тут же это балансируется изображением коварства и жестокости папского наместника в Англии - кардинала Вулси.
Хроника подала повод для споров о том, кому сочувствует сам Шекспир. Шекспир находился между Сциллой протестантизма, достаточно утвердившегося в народе через восемьдесят лет после Реформации и закаленного борьбой против Испании, и Харибдой прокатолических тенденций короля и двора. Драматург общедоступного театра, дававшего также спектакли при дворе, Шекспир написал свою пьесу так, чтобы не оскорбить ничьих религиозных и политических убеждений. Умение, с каким Шекспир решил эту труднейшую задачу, отрицать не приходится.
Но неужели человек такого ума, как Шекспир, в драме со столь острым политическим содержанием не мог сказать ничего своего? Он сказал свое слово, но сказал его как художник, и если мы хотим понять действительный смысл хроники, то должны внимательно присмотреться к ее ситуациям и персонажам. Это откроет нам обычную для Шекспира "тактику" драматурга, избегавшего конфликтов с властями передержащими, не боявшегося уступок господствующим понятиям и предубеждениям, но вместе с тем оставлявшего вдумчивому зрителю пищу для серьезных размышлений о природе государства и королевской власти.
Прежде всего это открывается нам в образе Генриха VIII. Когда начинается действие драмы, король еще не обладает всей полнотой власти. В делах политики он зависит от Вулси, а через него - от римского папы. В личной жизни ему, с его неутолимым сладострастием, приходится считаться с набожной и нравственно безупречной женой. И тут и там Генрих связан настолько, что не может дать себе воли ни как король, ни как мужчина. Надо отдать ему должное: он не сразу проявляет свой крутой нрав. Он настоящий макиавеллист, каким рисовала этот тип государственного деятеля политическая философия эпохи Возрождения: лиса и лев одновременно. Сначала мы видим лису: Генрих VIII балансирует между Екатериной и Вулси. Когда она упрекает кардинала за введенный им новый налог, король, якобы ничего не знавший, приказывает отменить налог. Этим дано удовлетворение Екатерине. Но Вулси он компенсирует: он выдает ему с головой его врага Бекингема, которого казнят по лживому доносу.
Удивительно тонко показано Шекспиром, как Генрих VIII прислушивается к наветам Вулси против Бекингема. Он просто наслаждается подробностями мнимого заговора, ему и в голову не приходит проверять обвинения. Верит ли он им? Хочет верить - вот самый точный ответ, ибо деспоту нужна атмосфера заговоров и интриг для того, чтобы всегда иметь повод расправиться с неугодными лицами. Лучше всего мы поймем мнимую доверчивость Генриха VIII, когда он будет жаждать доказательств "измены" его жены, от которой хочет избавиться. Вот тут-то такой помощник, как Вулси, ему очень пригодится. Но до поры до времени. Вулси поможет Генриху разбить одну из двух сковывающих его цепей - цепь брака. А потом король сам избавится еще от одной-от цепи, которой его окутал всемогущий министр кардинал Вулси. Хитрость Генриха состоит в том, что он заставляет Вулси подрубить тот сук, на котором кардинал сидит. Ведь помогая королю расторгнуть брак с Екатериной, Вулси сам наносит удар по той политической силе, на которую он опирается. Католицизм в Англии держался авторитетом римской церкви и военно-политической силой Испании. Расторжение брака с Екатериной подрывает одну из основ политического могущества католицизма в Англии. Это открывает Генриху возможность нанести затем завершающий удар и отставить Вулси от кормила власти.
Вот что на самом деле таится за "романической" историей увлечения Генриха VIII Анной Буллен. Так оно было в действительности, и именно так увидел этот эпизод английской истории Шекспир. То, что у драматурга-романтика превратилось бы в дворцовую адюльтерную драму, Шекспиром изображено как большое политическое событие, со сложным сплетением личных мотивов и политических интересов, от которых зависели судьбы не только страны, но в какой-то мере и всей Европы.
"Генрих VIII" - социально-политическая драма такого же типа, как и другие Шекспировские хроники. Тем, кто на основании верификационных и грамматических тонкостей ищет в пьесе "руку" Флетчера, следовало бы обратить внимание на то, что драма от начала до конца пронизана десятком деталей социально-экономического и политического характера, которые не характерны для драматургии Флетчера, всегда увлекавшегося романической стороной истории, но которые типичны для Шекспира. Никакая королева или принцесса не станет в пьесах Флетчера заниматься вопросом о налогах так, как это делает королева Екатерина в "Генрихе VIII" (I, 2). А все политические разговоры между вельможами, кажущиеся "нешекспировскими", потому что в них нет никакой романтики, а есть расчеты политических интриганов, привыкших маневрировать в хитросплетениях дворцовой политики? Это ли не тот самый доподлинный Шекспир, с которым мы встречались в "Ричарде III", "Короле Джоне", "Ричарде II" и "Генрихе IV"? Если уж говорить о "почерке", то только невнимание к содержанию хроник Шекспира может привести к тем концепциям, которые отвергают принадлежность Шекспиру "Генриха VIII".
Нельзя не узнать "руку" Шекспира и в обрисовке Вулси, который как две капли воды похож на некоторых вельмож в других Шекспировских хрониках. Он, правда, не родовитый дворянин, а человек, поднявшийся из самых низов. Умом и ловкими расчетами он добился власти, и чем больше она, тем более растет его аппетит. Ему всего мало, и нет предела его безграничному властолюбию, которое он удовлетворяет чисто макиавеллистскими методами, как и его король. Вулси возносится все выше, пока его властолюбие не сталкивается с властолюбием Генриха VIII. Он не в состоянии перенести поражение и опалу. Утрата власти для него равносильна потере смысла жизни. Его падение становится причиной глубокого внутреннего надлома, который и приводит Вулси к скоропостижной смерти. Он умирает "по-шекспировски", покидает сцену и весь этот мир с знаменитым монологом на устах - монологом о тщете честолюбивых стремлений (III, 2). Это только на первый взгляд кажется психологически неоправданным. Шекспир уже не раз заставлял своих героев находить оценку своим заблуждениям и страстям. Ближе всего эта последняя речь Вулси к речам Ричарда II после его отречения от короны. Этот Шекспировский штрих еще раз заставляет нас отклонить сомнения тех, кто не находил в "Генрихе VIII" "руки" Шекспира.
Наконец, образ королевы Екатерины. Все в нем изобличает родство с Шекспировскими характерами верных и честных женщин, непонятых или оклеветанных, с достоинством несущих бремя несправедливости, которое не ожесточает их сердца, а делает их еще более милосердными. Таковы Дездемона, Корделия и Гермиона. С последней из названных героинь королева имеет особенно много общего. Сама собой напрашивается параллель между судом над Гермионой в "Зимней сказке" и процессом Екатерины в "Генрихе VIII", что, кстати сказать, лишний раз дает возможность убедиться в авторстве Шекспира.
Судьба Гермионы, как известно, складывается иначе. Ее спасают от смерти, и, в конце концов, король, осудивший ее, раскаивается. Екатерина Арагонская умирает мученицей, до последнего дыхания сохраняя душевную стойкость, благородство и милосердие.
Различие в судьбе героинь соответствует разнице между сказкой и реалистической драмой. Характер Екатерины поднимается до высот подлинного трагизма. Но в великих трагедиях образы невинных страдалиц всегда оставались на втором плане. Офелия, Дездемона, Корделия затенены образами Гамлета, Отелло, Лира. В "Генрихе VIII" Екатерина выдвинута на первый план, и в эпилоге подчеркнуто, что именно пример ее добродетели заслуживает особого внимания зрителей. В энергии и мужестве только Корделия может сравниться с ней. Она, как и дочь Лира, не пассивна. С первого же появления на сцене мы видим деятельную, волевую натуру Екатерины, в характере которой есть и гордость, и сознание своего достоинства, женского и королевского.
Падение Екатерины не является единственным в драме. Вся ее композиция представляет собой историю трех падений: Бекингема, Вулси и королевы. Это придает драме особый характер. Она становится драмой судьбы, но не таинственного мистического рока, а судьбы, творимой самими людьми, в первую очередь - королем. Пожалуй, ни в одной из драм Шекспира не показано так наглядно, что "судьба" есть результат человеческой воли, как мы это видим в "Генрихе VIII". При этом Шекспир не остается в рамках чисто этической трактовки темы, а раскрывает ее нам в плане государственно-политическом.
Люди гибнут в условиях той борьбы, которая ведется за власть. Ум, нравственная чистота, невинность не имеют никакого значения перед лицом неумолимой силы власти. Ее воплощением является Генрих VIII. Он казнит и милует по прихоти и произволу. Точно так же, как он позволяет отправить на эшафот Бекингема, подвергает опале Вулси и лишает королевского сана Екатерину, Генрих по прихоти возвышает и Кранмера. Однако и в данном случае, как тогда, когда он маневрировал между Вулси и Екатериной, Генрих ведет себя отнюдь не как взбалмошный самодур. Возвышая Кранмера, он преследует определенную цель. Для вельмож Кранмер - еретик, и они уже готовы осудить его, но король останавливает их приговор. Как раньше ему для его целей нужен был Вулси, гак теперь он рассчитывает использовать Кранмера. Королю нужен этот епископ-еретик, ибо монарх сам собирается стать на путь окончательного разрыва с Римом.
Пьеса завершается объявлением о крещении новорожденной принцессы Елизаветы, дочери второй жены Генриха VIII, Анны Буллен. По этому поводу Кранмер произносит речь, содержащую предсказание будущего величия Елизаветы и тех благ, которые ее царствование принесет стране.
"Генрих VIII" был написан уже тогда, когда страной правил Иаков I, и Шекспир не преминул тут же после прославления Елизаветы вставить строки, восхваляющие ее преемника.
Льстивые слова по адресу монархов, звучащие как апофеоз всей драмы, не вяжутся с тем идеальным образом гордого поэта, каким нередко представляют себе Шекспира его почитатели. Последнюю большую речь Кранмера, действительно, было бы естественнее считать вставкой Флетчера, который в своих пьесах неизменно проводил идею божественности королевской власти. Но такие соображения не могут заставить нас пересмотреть вопрос об авторстве "Генриха VIII". Шекспир не раз заканчивал свои политические драмы патетическими речами самого благонадежного характера. Правда, нигде он не доходил до такого раболепства, как в финале "Генриха VIII". Но надо представить себе политическую обстановку, сложившуюся тогда, когда Иаков I стал проводить линию на укрепление абсолютизма и утверждать обветшавший принцип божественности королевской власти. Финалом пьесы Шекспир расписался в своей политической благонадежности, а зрителям он дал возможность увидеть закулисную сторону двора и развенчал в образе Генриха VIII представление о короле как священной личности. Подобно прежним хроникам, "Генрих VIII" дает неприглядную картину того мира, где решаются судьбы народа и государства. Здесь царит произвол, отсутствует законность и в основе всего, что творится, лежат эгоистические личные интересы тех, кто держит власть в своих руках.
Как знать, может быть, среди причин, побудивших Шекспира прекратить деятельность в театре, было и отвращение к той политической реакции, которая все более ощущалась в общественной атмосфере страны в те годы. И разве не вероятно то, что ему опостылела необходимость маскировки своего реализма лестью по отношению к сильным мира сего? Может быть, поэтому он и уехал в маленький Стратфорд, чтобы закончить свои дни вдали от сутолоки и грязи большого политического мира.
Как бы то ни было, "Генрих VIII" - последнее драматическое произведение Шекспира. Написанное без большого вдохновения, оно заслуживает внимания, ибо Шекспир интересен и тогда, когда он творит не в полную силу. Читая эту драму, мы чувствуем, что великий мастер устал, но есть в ней характеры, эпизоды и строки, в которых художественный дар и реалистическое мастерство Шекспира еще раз блеснули перед нами, как это бывает, когда заходящее в тучах солнце бросает свои последние лучи сквозь просветы в облаках.