7. Ранние занятия и ранний брак

Мы не можем с уверенностью сказать, как долго Шекспир оставался в Новой королевской школе в Стратфорде-на-Эйвоне. В одном из документов начала XVIII в. говорится о том, что он не закончил обучения: стесненные обстоятельства Джона Шекспира и "нужда в его [то есть Уильяма] помощи дома вынудили отца забрать его оттуда". Так писал Николас Роу^*. Даже если бы Уильяму было позволено закончить свое школьное образование (если бы такая благоприятная возможность существовала), все равно он, после того как ему исполнилось пятнадцать лет, столкнулся бы с необходимостью зарабатывать себе па жизнь.

^* (Nicholas Rowe, Some Account of the Life, &c. of Mr. William Shakespear in Shakespeare, Works, ed. Rowe (1709), i. pp. ii-iii.)

Этих "самых способных и самых примерных учеников, - писал Томас Элиот в своем знаменитом трактате об образовании в высших сословиях, - после того как они овладевали разговорной латынью и знакомились с произведениями некоторых поэтов, родители забирали из школ"; они "либо отправлялись ко двору и становились лакеями или пажами, либо становились зависимыми от мастера подмастерьями"^*. Что касается Шекспира, то первая возможность казалась чрезвычайно привлекательной тем его биографам, которые жаждали наделить короля поэтов благородными связями. Узурпируя отцовские права, они давали его усыновить какому-нибудь аристократическому семейству, как будто столь возвышенные литературные творения никак не могли возникнуть на прозаической буржуазной почве. Вторая возможность - стать подмастерьем - более соответствует действительности, и ее поддерживают самые ранние исследователи. Роу говорит, что отец принял своего старшего сына в "собственное дело". В своих кратких записях, сделанных в XIX в., Обри сообщил: "Его отец был мясником, и я слышал от некоторых соседей, что мальчиком он занимался отцовским ремеслом, по когда он резал теленка, то делал это весьма изящно и при этом произносил речь"^**. Гений может говорить даже устами подручного у мясника. Хотя до Обри доходили местные стратфордские предания (он сам на это указывает), в данном случае он заходит в своей путанице слишком далеко.

^* (Thomas Elyot, The Boke Named the Governour (1531 ed.), f. 60 (sig. H4). Цитируется в: Joseph Quincy Adams, A Life of William Shakespeare (Boston and New York, 1923), pp. 61-62.)

^** (Bodleian Library, MS. Arch. F. c. 37 (ранее Aubrey MS. 6, f. 109); SS, item 57, p. 58.)

Перчаточники, как мы видели, не имели возможности приглядывать за убоем скота, который осуществлялся для их же нужд; и эта картина, изображающая одаренного чудо-подростка, подвигнутого на поэтические импровизации зрелищем бойни, весьма смехотворна. В одной из ранних пьес, во второй части "Генри VI", Шекспир вспоминает с характерным сочувствием к жертве жестокость скотобойни:

 И как мясник берет теленка, вяжет
 И тащит за собой к кровавой бойне...
 И как с мычаньем мечется корова
 И смотрит вслед невинному тельцу
 И может только тосковать о нем...* 

^* (Шекспир Уильям. Полн. собр. соч. т. 1, с. 246.)

Но для юноши, выросшего среди фермеров, такого рода опыт вполне естествен. Он мог приобрести его в Снитерфилде, где его дядя Генри занимался сельским хозяйством. Спускаясь к Эйвопу от Хенли-стрит, он должен был проходить мимо боен в Мидл-Роу, за которыми находились мясные лавки сварливого Ралфа Коудри. Но можно и иначе интерпретировать сообщение Обри. Нет ли в его рассказе намека на смутное и искаяленное воспоминание об участии юного Шекспира (с чашей, ковром, рогами, ножом и фартуком мясника) в рождественской пьесе-пантомиме об убиении тельца? Эта традиционная пантомима разыгрывается и в паше время в некоторых английских селениях^*. Впрочем, это не имеет значения. Во всяком случае, предположение о том, что Шекспир был подмастерьем в мастерской отца, представляется достаточно обоснованным.

^* (Этим соображением я обязан отзыву Дугласа Хеймера (Douglas Hamer) на мою работу "Shakespeare's Lives" (Oxford, 1970) в The Review of English Studies, n.s., xxxii (1971), 484.)

Воспоминания об этом периоде жизни драматурга исследователи искали, и не напрасно, в собрании его сочинений, и с наибольшей любовью это делал собиратель древностей графства Уорикшир Эдгар Фрипп:

Уильям Шекспир упоминает о коже быков и лошадей, телячьей коже, овечьей коже, коже ягненка, лисы, собаки и о лайке. Он знает, что "воловья кожа" идет на башмаки, овечья - на уздечки. "Ведь пергамент выделывают, - спрашивает Гамлет, - из бараньей кожи?" Горацио отвечает: "Да, мой принц, и из телячьей также". Поэту было известно, что конский волос используют для тетивы луков, а "телячьи кишки" для скрипичных струн. Он упоминает о кожаных фартуках, о мужских кожаных куртках и кожаных флягах, о сумке "из свиной кожи", которую носили медники, и с юмором рассуждает о том, что дубленая кожа не пропускает воду. Он упоминает о "мясе и шкуре", о "сальных шкурах овец" и с очевидным удовольствием говорит про "белое руно" ягненка. Он знает, что оленья кожа дает лесничему дополнительный доход, и мы можем предположить, что его отец приобретал оленьи кожи у лесничих в окрестностях Стратфорда. Лайка (кожа козленка) упоминается весьма кстати. Благодаря своей мягкости и эластичности она использовалась для изготовления более изящных перчаток. Шекспир говорит о "податливой лайковой совести", которая может "вместить дары", если ее хозяин "соблаговолит растянуть ее", и об "остроумии" из "лайки, которая растягивается в ширину от дюйма до локтя". Это технический язык, заимствованный Шекспиром у отца-перчаточника. Он упоминает также о "лайковой перчатке", о том, как легко она выворачивается наизнанку^*.

^* (Edgar I. Fripp, Shakespeare: Man and Artist (1938), i. 79-80.)

Будучи подмастерьем, Шекспир проводил свои дни среди груд товара, производившегося в отцовской мастерской и остро пахнувшего кожей, и все же он находил время и возможность для других занятий. Должно быть, в долгие летние вечера 1582 г. он не раз пробирался по узкой тропинке, которая вела на запад от его дома через зеленые поля к небольшому селению под названием Шотери, расположенному на расстоянии мили от Стратфорда, где проживало большое семейство Хетеуей. Шекспир Ухаживал за старшей дочерью фермера и соблазнил ее, а возможно, она сама обольстила юношу. И в ноябре им было дано разрешение на брак. В наши дни посетители идут той же тропой к дому, известному с 1795 г. как дом Энн Хетеуей, но предместья, которые разрастаются быстрее сорняков, уже не позволяют почувствовать всю прелесть пасторальной прогулки.

Несомненно, женитьба - решающее событие в жизни большинства мужчин, но, если такое событие происходит в жизни национального поэта, оно приобретает роковое значение^*. Этот брак породил странные биографические фантазии - романтические, сентиментальные, женоненавистнические, более всего напоминающие ту "вымученную паутину учености", которую, по словам Фрэнсиса Бэкона, философы-схоласты плетут из "ограниченного материала и безграничного возбуждения ума". Серьезный биограф должен устранить эту паутину, с возможной объективностью исследуя те факты, которые обнаружились благодаря счастливой случайности или усердным поискам. Эти факты, по правде сказать, порой озадачивают.

^* (Работа Joseph William Gray, Shakespeare's Marriage (1905), остается наиболее полной и самой авторитетной трактовкой этого предмета, хотя я равным образом пользовался также ЕКС (ii. 43-52) в последующем изложении. ME (63-70) также представляет ценность. По поводу этого эпизода у биографа было достаточно материала.)

Брак Шекспира был заключен через посредство вустерского епархиального консисторского суда, и относящиеся к этому событию записи и ныне открыты для исследователя в архиве этой канцелярии. Сам факт существования такого рода документов вызывает интерес, ибо во времена Шекспира, как известно, свидетельств о браке не существовало. Для заключения признаваемого законом союза, гарантирующего право на приданое и наследственные права, требовалось всего лишь трехкратное оглашение имен вступающих в брак, которое должно было производиться в церкви последовательно в течение трех воскресных или праздничных дней, с тем чтобы всякий, кто был осведомлен об обстоятельствах, способных помешать этому супружеству, мог выступить с протестом. После этого происходила церемония бракосочетания в присутствии семьи, друзей и соседей. Обычным местом ее проведения была приходская церковь невесты, и запись о бракосочетании вносилась в приходскую книгу. Но данный брак заключался в особых обстоятельствах. Жених не достиг совершеннолетия [21 года], а его невеста была беременна. Интересное положение Энн Хетеуей стало очевидно лишь позднее; ей предстояло роя"ать не раньше мая, но так или иначе с заключением брака нужно было спешить, так как каноническое право запрещало просить об оглашении имен в течение определенного времени, а именно в период начиная с воскресенья, выпадавшего на рождественский пост, и до окончания крещенской недели; в 1582 г. этот промежуток длился со 2 декабря по 13 января. В ноябре того года последние три дня, удобные для оглашения имен, вступающих в брак, приходились на воскресенья 18 и 25 ноября и на день св. Андрея - 30 ноября. Эта возможность была упущена. Может быть, юному Шекспиру потребовалось время, чтобы преодолеть сопротивление отца? Во всяком случае, лишь 27 ноября двое друзей семейства невесты отправились в Вустер, расположенный на расстоянии 21 мили к западу от Стратфорда, чтобы получить обычное разрешение, которое запрашивалось в таких случаях в консисторском суде, занимавшем западную часть южного придела вустерского кафедрального собора. Может быть, Уильям тоже ехал с ними, "возможно, с Энн, которая сидела позади него на коне", как услужливо предполагает один из биографов. Но будучи несовершеннолетним, он мало чего мог добиться своим присутствием. В те времена епископом Вустера был Джон Уитгифт, которого вскоре перевели в епархию Кентербери; он ревностно боролся против церковных злоупотреблений, а в отношении канонического права был сторонником строгого соблюдения законов. Консисторский суд возглавляли его чиновники: председатель (в 1582 г. этот пост занимал Ричард Коузии) и регистратор Роберт Уормстри, исполнявший функции его старшего помощника. Власть, которой они были облечены, позволяла им допускать исключения из обычных правил, определявших порядок заключения брака.

Такие допущения делались в форме разрешений, адресованных священнику (иногда поименованному) той церкви, в которой должно было происходить бракосочетание (необязательно в том приходе, где жила пара); в них излагались особые условия, касавшиеся оглашения имен. В некоторых случаях вступавших в брак "сначала по закону дважды допрашивали, а затем оглашали их имена"; иногда всего один раз, вероятно па пороге храма во время службы. Нам даже известно одно разрешение, в котором позволялось вовсе обойтись без оглашения. Получение таких разрешений было делом довольно обычным; в 1582 г. вустерский консисторский суд выдал по меньшей мере 98 таких разрешений. Чтобы получить разрешение, просители должны были запастись несколькими документами, подтверждавшими отсутствие тех несообразностей, которые должны были устраняться посредством оглашения имен. Эти бумаги включали в себя: 1. Клятвенное заверение, в котором приводилось имя, адрес и род занятий жениха и невесты, свидетельство о согласии родителей или опекунов и перечень причин для освобождения от полного обряда оглашения; 2. Письмо от тех же родителей, или опекунов, или от лица, непосредственно известного суду, в котором бы удостоверялось, иногда клятвенно, что никаких препятствий со стороны закона для заключения брака не существует; 3. Гарантию или обязательство, освобождающее епископа и его чиновников от ответственности в случае, если какой-либо судебный иск будет следствием предоставления разрешения. После того как эти документы были приняты, просители выплачивали вознаграждение от 3 шиллингов 8 пенсов до 10 шиллингов 4 пенсов, в зависимости от условий освобождения от оглашения имен. Взамен им выдавалось разрешение, которое хранилось, вероятно, у приходского священника или того священника, которому оно было адресовано. Судебный клерк фиксировал это разрешение в епархиальной книге. После этого жених и невеста могли свободно сочетаться браком. Из этих перечисленных документов наибольший биографический интерес мог бы представлять первый, но, к несчастью, ни одного клятвенного заверения XVI в. в вустерской епархии не сохранилось. Не уцелело с тех времен и ни одного разрешения. Из брачных документов Шекспира у нас есть лишь гарантия и выписка из разрешения. Они отвечают на некоторые вопросы и ставят новые.

Изложенное в сухих официальных терминах подобных документов, это обязательство (датированное 28 ноября) устанавливает, что Уильям Шекспир и "Энн Хетеуей, девица из Стратфорда вустерской епархии", могут, имея согласие невесты, законным образом совершить торжественный обряд бракосочетания и затем жить вместе в качество мужа и жены, после того как каждый из них объявит о предстоящем браке, то есть они могут вступить в брак, показав отсутствие каких-либо препятствий в виде ранее заключенных брачных контрактов или кровного родства и тому подобного. Если же законность этого союза будет впоследствии поставлена под сомнение, денежная гарантия в 40 фунтов стерлингов, представленная двумя поручителями, будет взыскана с них в качестве штрафа "в подтверждение непричастности его преосвященства сэра Джона, епископа Вустера, и его чиновников". В те дни 40 фунтов составляли значительную сумму, и рискнуть ею было не так-то просто. Интересно, что Энн фигурирует в документе как девица. Некоторые вустерские гарантии оскорбительным образом различают "девиц" и "одиноких женщин", но епископские чиновники, по всей вероятности, не проявили чрезвычайного любопытства относительно девственности или отсутствия таковой у невесты.

Поручители Фалк Сэнделс и Джон Ричардсон охарактеризованы в данной гарантии как стратфордские земледельцы ("...Fulconem Sandells de Stratford in comitatu Warwicensi, agricolam, et Johannem Rychardson, ibidem agricolam"). В действительности они занимались сельским хозяйством в Шотери, селении, относившемся к стратфордскому приходу, и были друзьями отца невесты. Вот все, что мы могли заключить из завещания Ричарда Хетеуея, в котором он называет своего "верного" друга и соседа Сэнделса одним из двух наблюдателей (мы бы сказали - доверенных лиц); Ричардсон заверил своей подписью это завещание. То, что в названной гарантии не упомянут ни один представитель семейства Шекспиров, вызывало мрачные подозрения у тех, кто склонен к подозрениям. "Преимущественное положение земледельцев из Шотери во время переговоров, предшествовавших браку Шекспира, указывает на действительное положение дел", - писал вполне авторитетно сэр Сидни Ли:

Сэнделс и Ричардсон, представлявшие семейство невесты, несомненно, захватили инициативу в этом деле, так что Шекспир вряд ли имел возможность избегнуть того шага, который вследствие его близости с дочерью друга названных лиц представлялся необходимым для спасения ее репутации. Вероятно брак был заключен без согласия родителей жениха, возможно, даже без их ведома, вскоре после подписания этого акта^*.

^* (Sidney Lee, A Life of William Shakespeare (4th ed. of revised version, 1925), p. 29. Ли нашел возможным оставить этот отрывок (напечатанный в изд. 1898) в этом последнем прижизненном издании без изменения несмотря на то, что двадцатью годами ранее Грей опроверг заключение Ли в своей работе "Shakespeare's Marriage", pp. 48-57.)

Более того, священник, совершавший обряд, был "явно" "легкомысленного права". Слова "несомненно" и "явно" в данном случае употреблены, чтобы подчеркнуть некие отклонения от нормы и тайный сговор, никаких подтверждений которым не существует. Как мы уже видели, выдача разрешения предполагала осведомленность или согласие отца жениха. Если бы последний захотел воспрепятствовать этому браку, ему нужно было бы лишь подать жалобу в консисторский суд. Судья консистории мог в редких случаях выдавать оспариваемое разрешение; однако никаких свидетельств о чрезвычайных обстоятельствах - таких, как попытка ограничить сына в правах или деспотическое упорство родителя, - в данном деле не существует. Вовсе не проявляя легкомыслия, священник, следовавший указаниям своего епископа, изложенным в разрешении, попросту исполнял свой долг. По обычаю того времени, поручители чаще всего бывали друзьями или родственниками невесты, так как именно незамужняя наследница - а не ее жених - более всего нуждалась в защите закона от охотников за приданым.

Энн Хетеуей действительно была наследницей. К такому заключению можно прийти даже в наши дни, судя по тому, насколько просторен и основателен был принадлежащий ей дом - не какой-нибудь сельский домишко, а состоявший из двенадцати комнат большой длинный жилой дом на ферме, который и сейчас стоит отчасти скрытый за поворотом узкой дороги, ведущей в Стратфорд, в нескольких метрах от небольшого ручья, протекающего через Шотери. Во времена Шекспира этот дом, должно быть, стоял почти на самой опушке Арденского леса. Дом расположен в местности, похожей на ту, которую описывает Селия в комедии "Как вам это понравится", говоря о жилище "на опушке леса... среди олив":

 На западе отсюда: там в лощине,
 Где ивы у журчащего ручья, -
 От них направо будет это место* - 

^* (Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 5, с. 90.)

хотя оливы Арденского леса не росли в реальном лесу Энн Хетеуей.

Этот дом, который оставался собственностью семьи Хетеуей до 1746 г., имел прочный каменный фундамент и бревенчатый каркас, проемы которого заполняла нанесенная на плетеную сетку штукатурка, а также открытые бревенчатые балки потолка. Самая старинная часть этого дома, которую датируют по крайней мере XV в., состоит из зала или гостиной, которая образована двумя нишами глубиной около 4 метров каждая, и двухэтажного восточного крыла. Сложенные из камня камины с дубовыми ригелями, один шириной 2,5 метра, другой - около 3 метров, появились здесь в следующем столетии, когда был надстроен верхний этаж, на котором были устроены комнаты. Массивный старинный очаг сохранился в кухне до наших Дней, а поднявшись по лестнице, можно видеть кровать четы Хетеуей со столбами, покрытыми искусной резьбой (в завещании Ричарда упомянута "двуспальная кровать в моей комнате"). Осталась невредимой и маслобойня, или кладовая для хранения масла. Это было жилое помещение фермы, и в прежние времена его окружали другие хозяйственные постройки. Хетеуей называли свой надел фермой "Хыолэндс", на земле которой площадью в полярдленда^* (от 10 до 23 акров) паслись овцы. Этого пастбища теперь нет. Однако палисадник с его лекарственными растениями, розами и цветущим горошком все еще существует, так же как и фруктовый сад, где благоухают цветы и яблони и жасмин лепится к стенам дома^**.

^* (Ярдленд - старинная мера площади (около 30 акров).- Прим. перев.)

^** (Более подробное описание дома Энн Хетеуей см. в: The Victoria History of the County of Warwick (1904-69), iii. 235; менее специальными, но не менее достоверными являются описания Леви Фокса в: Levi Fox, Pictorial Guide, Anne Hathaway's Cottage (1964), and The Shakespearian Properties (1964).)

Дом Энн Хетеуей. Из книги Сэмюэля Айерленда 'Живописные виды верхнего или уорикширского Эйвона' (1795 г.)

Хетеуей были состоятельными уорикширскими йоменами, и уже не первое их поколение обитало в Шотери. Дед Энн упоминается как лучник в списках военных наборов. Он служил в своем приходе церковным сторожем, констеблем, удостоверителем и был одним из двадцати полномочных граждан Старого Стратфорда (состоятельные граждане, числом не менее двадцати, заседавшие дважды в год в Большом суде или Открытом суде^*). При распределении налогов в 1549-1550 гг. его имущество было оценено в значительную сумму - 10 фунтов стерлингов. После его смерти его сын Ричард продолжал заниматься сельским хозяйством на еще пол-ярдленде земли, называвшейся "Хьюлэнд", а также на небольшом холме и на пол-ярдленде под названием "Хьюлинс", а также на ярдленде рядом с домом, которым впоследствии владел некий Томас Перкиис; в общей сложности владения Ричарда составляли от 50 до 90 акров земли. Ричард нанимал пастуха, Томаса Уиттингтоиа, и в своем завещании не забыл уплатить тому сумму в 4 фунта 6 шиллингов 8 пенсов, которую был ему должен; мы еще вернемся к этому Уиттингтоиу. Хетеуей и Шекспиры знали друг друга, так как Джон Шекспир в сентябре 1566 г. выступал поручителем Ричарда на двух судебных процессах и был призван заплатить по задолженности Ричарда Джону Пейджу и Джону Биддлу. Вероятно, Ричард Хетеуей был женат дважды и имел детей от обоих жен. Семь из них были живы, когда он писал свое завещание. Джоан, его вторая жена, если она была второй женой, пережила своего мужа на много лет; к весне 1601 г. относится упоминание о ней как о "недавно скончавшейся Джоан Хетеуей". К этому времени Ричард уже двадцать лет как лежал в могиле.

^* (Таких судов было два — один для Стратфорда и другой для окрестных поселений — Старого Стратфорда, Шотери и Уэлкома. См.: «Minutes and Accounts of the Corporation of Stratford-upon-Avon», под редакцией Ричарда Сэведжа и Эдгара Фриппа, издание общества Дагдейл (Oxford and London, 1921—1930), I, p. XXIII.)

В завещании, которое он составил 1 сентября 1581 г., будучи "болен телом, по в ясной памяти", Хетеуей по пунктам перечисляет завещанное трем своим дочерям и четырем сыновьям. Но он ни разу не упоминает Энн. Однако мы едва ли моячем усомниться в том, что ясена Шекспира носила именно это имя: оно трижды названо в упомянутой лицензионной гарантии, а также высечено на ее могильной плите^*. Однако Ричард Хетеуей оставил 6 фунтов 13 шиллингов 4 пенса своей дочери Эгнис на ее свадьбу. В то время имена Энн и Эгнис были взаимозаменяемы (последнее произносилось как Эннес), кроме того, в том же завещании Ричард отказал одну овцу дочери Томаса Хетеуея, Эгнис, хотя последняя была крещена как Энн. Существует много примеров такой же замены имен. Так, например, известный театральный антрепренер Филип Хенсло в своем завещании именует свою жену Эгнис, но погребена она как Энн^**.

^* (Дж. О. Холиуэл-Филнппс говорит о "Mrs Ann Shakespeare", которая "в тогдашней транскрипции" упоминается] в записи о погребении (Outlines of the Life of Shakespeare (7th ed., 1887), ii. 372).)

^** (CM. ME, 63, где содержатся приведенные и иные примеры. )

Ученый-шекспировед Холиуэл-Филиппс, изучивший эту лицензионную гарантию, полагал, что буквы приложенной к документу печати (P. X.) означают "Ричард Хетеуей". Печать эта уже давно рассыпалась на куски, однако (как мы можем судить по уцелевшему ее изображению) вторая буква больше походит на "К", а сама печать с буквами "Р. К." очень напоминает печать, использовавшуюся в приходских записях 80-х гг. XVI в^*. Так или иначе, Ричард Хетеуей был мертв, когда Энн выходила замуж, что очевидно из его завещания, обнаруженного Холиуэлом-Филиппсом в то время, когда печаталась его биография Шекспира. То, что дочь Ричарда Хетеуея стала женой Шекспира, подтверждает Роу. Он никогда не видел этой лицензионной гарантии, и все же он утверждает, что "его [Шекспира] женой была дочь человека по имени Хетеуей". Выяснить этот вопрос помогает завещание пастуха, верно служившего Хетеуею. "Также, - объявляет Томас Уиттингтон 25 марта 1601 г., - я отдаю и завещаю стратфордским беднякам XL шиллингов, которые находятся в распоряжении Энп Шекспир (Shaxspere), супруги Уильяма Шекспира (Wyllyam Shaxspere), и причитаются мне, как скоро названный Уильям Шекспир или назначенные им лица выплатят эту сумму моему душеприказчику в соответствии с моим завещанием". Это тот же самый Уиттингтоп и то же самое завещание, в котором упомянуто несколько человек из семьи Хетеуей, включая вскоре скончавшуюся Джоан и ее сыновей Джона и Уильяма - братьев или лишь сводных братьев, которым пастух был должен в качестве платы за "три месяца пансиона".

^* (Вустерские печати изучены Греем в "Shakespeare's Marriage", pp. 33-35.)

Из трех дочерей, упомянутых в завещании Ричарда Хетеуея, Эгиис - Энп, поименованная первой, вероятно, является старшей. Никаких записей о ее крещении не дошло до нас, так как она родилась, по-видимому, до 1558 г., когда были введены приходские книги, в которых регистрировались крещения. На медной доске, укрепленной на могильной плите Энн Шекспир в алтаре стратфордской церкви, сказано, что она "ушла из жизни сей... в возрасте 67 лет". Скончалась она 6 августа 1623 г. Надписи на надгробных плитах того времени не всегда достоверны - не принял ли резчик по камню за цифру 7 небрежно написанную на его листке цифру 1, прибавив таким образом 6 лет к сроку жизни Энн? Но за отсутствием других свидетельств мы обязаны принять это недвусмысленное свидетельство. В таком случае Энн была на семь или восемь лет старше своего мужа, и в 1582 г. ей было 26 лет. По понятиям тех времен, она несколько засиделась в девках. Она завела любовника-подростка, забеременела и женила его на себе. Действительно ли Шекспир был вынужден подчиниться обстоятельствам, спасая репутацию увядающей сирены из Шотери, с которой он разделил ложе во время краткой интерлюдии пылкого лета? Ученые (как этого и следовало ожидать) исследовали его сочинения в поисках намеков на ретроспективные сожаления, и их усердие было вознаграждено. Итак, Лизандр и Гермия из "Сна в летнюю ночь":

 Лизандр: Увы! Я никогда еще не слышал 
 И не читал - в истории ли, в сказке ль, - 
 Чтоб гладким был путь истинной любви. 
 Но - или разница в происхожденье... 
 Или различье в летах... 

 Гермия: О насмешка! 
 Быть слишком старым для невесты юной!*

^* (Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 3, с. 137.)

И еще более убедительно обращение герцога к переодетой Виоле.

 Герцог: Ох как стара!
 Ведь женщине пристало быть моложе
 Супруга своего: тогда она,
 Обыкновеньям мужа покоряясь,
 Сумеет завладеть его душой.
 Хотя себя мы часто превозносим,
 Но мы в любви капризней, легковесней,
 Быстрее устаем и остываем,
 Чем женщины. 

 Виола: Вы правы, государь. 

 Герцог: Найди себе подругу помоложе,
 Иначе быстро охладеешь к ней.
 Все женщины, как розы: день настанет -
 Цветок распустится и вмиг увянет*. 

^* (Там же, т. 5, с. 152.)

Кто дерзнет отрицать, что в этих словах, возможно, скрыта мудрость, приобретенная ценой собственного опыта? Однако, следует помнить, что эти мысли высказывает не сам автор, выражая свое собственное мнение, а те тени, которые он создал, и что сказанное ими непосредственно связано с контекстом пьесы. В конце концов герцог сентиментален и довольно глуповат.

Выписка из разрешения на брак Уильяма Шекспира и Энн Хетеуей, 27 ноября 1582 г.

Все эти недоумения ничтожны в сравнении с теми, которые возникли в связи со второй записью о браке Шекспира в вустерских документах. Когда судебный клерк отмечал выдачу разрешения в епископской книге записей 27 ноября 1582 г. (само разрешение датировано 26 ноября), он записал имя невесты как Энн Уэтли из Тэмпл-Графтона. Об этой второй Энн упоминается один раз в этом документе и больше нигде. Кто она? В связи с отсутствием каких бы то ни было других фактов биографы создали образ таинственной девы из Тэмпл-Графтона и сделали ее главным персонажем в любовном треугольнике романтической нравоучительной мелодрамы, в которой пылкий Уилл должен выбирать между любовью и долгом. Один из вариантов этого сценария во всей его красе можно найти в популярной биографии Шекспира, написанной Энтони Берджесом.

Есть основания полагать, что Уилл хотел жениться на девушке по имени Энн Уэтли... Возможно, ее отец был другом Джона Шекспира и мог дешево продавать последнему лайку. Мало ли из-за чего Шекспиры и Уэтли или их созревшие для брака дети могли подружиться. Посланный покупать кожи в Тэмпл-Графтон Уилл мог поддаться очарованию хорошенькой дочки - свежей, как май, и пугливой, как серна. Ему было восемнадцать, и он был очень впечатлительным. Кое-что смысля в девушках, он мог понять, что эта девушка - что надо. Наверняка его чувство к ней совсем не походило на то, которое он испытывал к госпоже Хетеуей из Шотери.

Но отчего, желая жениться на Энн Уэтли, он повел себя так, что возникла необходимость жениться на другой? Я предполагаю, что, говоря грубым языком старинных нравоучительных журналов для женщин, он испытывал любовь к одной и вожделение к другой...

Я считаю, что такой привлекательный мальчик, каким, вероятно, был Уилл - с его золотисто-каштановыми волосами, нежным взглядом, с хорошо подвешенным языком, цветистыми фразами из латинской поэзии, - после того как он весной отведал тела Энн, с наступлением лета не очень-то стремился вернуться в Шотери, чтобы отведать его вновь. Может быть, Энн уже поговаривала о преимуществах любви в семейной постели, вдали от коровьих лепешек и колкого жнивья полей, и слово "брак" так же испугало Уилла, как оно может испугать любого молодого человека. Но по иронии судьбы он влюбился в юную Энн и сам начал поговаривать о браке. Эта Энн была целомудренной, а не распутной и навязчивой, и с ее семейством, скорее всего, было не так-то просто, не дожидаясь брака, перейти от помолвки к делу.

Получив отпор, Уилл, чье чувство влечения было "сильно уязвлено", вернулся к своей Энн из Шотери, чтобы утолить "приступ вожделения в августовских полях"; после второй встречи дама забеременела. Вследствие сего Сэнделсы и Ричардсоны стали "грозить своими дюжими кулаками"; брак из-под палки стал вырисовываться перед отрезвевшим после соития Уиллом.

В особом разрешении было позволено огласить имена вступающих в брак два раза, а не три, как обычно. Энн с помощью своих дюжих и влиятельных друзей дала понять, что она своего не упустит.

Другая Энн вместе со своими родителями и родители Шекспира прослышали об этом. Уилл сделал беременной девицу (впрочем, вряд ли девицу) и пытался избегнуть наказания. С горечью покорившись, Уилл уступил, и его потянули, как на бойню, на брачное ложе. Ему была навязана роль достойного христианина и джентльмена.

Таково убедительное толкование документальных фактов, хотя ни один поклонник Шекспира не обязан соглашаться с ним^*.

^* (Anthony Burgess, Shakespeare (New York, 1970), pp. 57-60. Разумеется, имена оглашались один раз, а не два.)

Это "убедительное толкование" и впрямь цветисто, если не сказать безвкусно. Однако это не столько биография, сколько вымысел, плод воображения, и, следовательно, он уместен лишь в романе, вроде "Вовсе не солнце", которым нас уже одарил Э. Берджес. Не меньшим легковерием было бы предположить (вместе с сэром Сидни Ли), что в тот знаменательный ноябрьский день второму

Уильяму Шекспиру, не связанному родством с драматургом, было выдано разрешение жениться на некоей второй Энн из графства Уорикшир^*. Никаких "документальных данных" об Энн Уэтли нет, что хорошо известно Бердячесу. Существует лишь один факт - регистрационная запись, так что мы не знаем, была ли эта Энн "целомудренной, а пе распутной и навязчивой" или "свежей, как май, и пугливой, как серна". Мы даже не можем сказать с полной уверенностью, существовала ли она вообще.

^* (Lee, Life of William Shakespeare, p. 31.)

Вустерский клерк, видимо, был довольно небрежен. Так, например, он написал "Бейкер" вместо "Барбер", "Дэрби" вместо "Брэдли", "Эдгок" вместо "Элкок". Но почему он написал "Уэтли" вместо "Хетеуей"? Сходство имен весьма отдаленное. Из епархиальных протоколов видно, что в тот самый день, 27 ноября, когда было зарегистрировано разрешение для Хетеуей, консисторский суд разбирал 40 дел, и одно из них было связано с иском приходского священника из Кроула, Уильяма Уэтли, ополчившегося на Арнольда Лейта в связи с неуплатой церковной десягпны. Этот Уэтли, возможно, был давно знаком суду, так как его имя встречается в нескольких записях за 1582 и 1583 гг. Можно предположить, что клерк переписывал наспех сделанную черновую запись или заявление, написанное незнакомым почерком, и, поскольку он только что имел дело с Уэтли, машинально написал его фамилию^*. Разумеется, это прозаическое и умозрительное толкование, и оно должно быть чуждо романтическим настроениям. Но то, что Энн Уэтли - такая цветущая, такая скромная и целомудренная - обязана самим своим существованием небрежности какого-то путаника клерка, прекрасно само по себе.

^* (Такую версию, подтверждая ее соответствующими доказательствами, предлагает Дж. У. Грей в главе «Хетеуей и Уэтли», опубликованной в его работе «Брак Шекспира» (Gray J. W. Shakespeare's Marriage. 1905, p. 21-35). Брннкуорт считает подобную ошибку клерка маловероятной, «поскольку сведения из сделанных прежде записей пли из подборки составленных вчерне документов четко и аккуратно переносились в епископскую книгу позднее, а не в тот же самый день, когда выдавалось разрешение (Brinkworth E. R. С. Shakespeare and the Bawdy Court of Stratford. 1972, p. 8). Однако нельзя с уверенностью утверждать, что в епархиальной книге той поры записи копировались с черновиков (см. книгу Грея, с. 24—25), и, имея в виду другие очевидные несоответствия, неясно, почему ошибка в данной записи не могла быть скопирована. Джозеф Хилл в выпущенной под его редакцией книге Дж. Т. Берджеса «Исторические достопримечательности графства Уорикшир», 1892, с. 102 (Burgess J. T. Historic Warwickshire, 1892, p. 102), предполагает, что ошибка клерка была скорее зрительной, чем связанной с памятью, если «Энпам Хетуи» читается как «Эннам Уэтли» (цит. в: Minutes and Accounts of the Corporation of Stratford-upon-Avon. Ed. Richard Savage and Edgar J. Fripp. Публикация общества Дагдейл (Oxford and London, 1921—1930) iii, 111.)

Однако возникает еще один вопрос: каким образом в этот документ попало селение Тэмпл-Графтон? Оно расположено в 10 километрах к западу от Стратфорда, и в 6,5 километрах в том же направлении от Шотери, чуть южнее большой дороги, ведущей в Эльсестер. Из Тэмпл-Графтона, расположенного высоко на холме, можно видеть через долину Бредон-Хилл и Котсуолд. Ныне здесь осталось всего несколько старинных домов, а также старинный амбар и древняя каменная голубятня с причудливой конусообразной крышей; но во времена Шекспира земледельцы работали на четырех полях Тэмпл-Графтона и пасли свои стада на открытом общинном выгоне Кау-Коммон, в то время как рабочие, добывавшие камень, и каменщики зарабатывали себе на хлеб на окрестных сланцевых месторождениях и в известковых карьерах. Возможно, в начале 80-х гг. Энн Хетеуей жила в Тэмпл-Графтоне - в выписках из вустерских разрешений обычно называется местожительство невесты, или, возможно, там состоялось бракосочетание.

В пуританском обследовании состояния духовенства в графстве Уорикшир, предпринятом четыре года спустя, приходский священник Графтона Джон Фрит охарактеризован как "священник старый и некрепкий в вере; он не может ни проповедовать, ни как следует читать, его главным занятием является лечение охотничьих соколов, раненых или заболевших; и многие часто обращаются к нему за этим".

Судебные следователи епископа Уитгифта бдительно наблюдали за такими заблудшими; в 1580 г. они прислали Фриту почтовое распоряжение не заключать без разрешений браков "между какими-либо лицами в периоды времени, когда заключение браков запрещено церковными законами", а также не совершать никаких бракосочетаний и во все остальное время, "не произведя в церкви торжественного оглашения имен в течение трех воскресных или праздничных дней"^*.

^* (О Фрите см. ME (66), чьи транскрипции я цитирую; Темпл Графтон детально описан Philip Styles, в Victoria History, iii. 94-100.)

Может быть, Шекспир и его нареченная подавали свои разрешения именно этому нетвердому в вере священнику? В связи с этим можно вновь вспомнить о завещании под черепичной кровлей дома, где родился поэт. Книга записей прихода Тэмпл-Графтон не дает никакого ключа к разгадке, так как она сохранилась лишь в виде неполной копии некоторых записей, производившихся с начала 1612 г.

Если не в Тэмпл-Графтоне, то где еще могла сочетаться браком наша пара? В вустерской церкви св. Михаила хорошо сохранились приходские книги, но этот брак в них не упомянут. Во всем стратфордском приходе имелось еще две церкви, не считая церкви св. Троицы, в которых можно было заключить брак. Одна епископальная, чуть севернее Шотери, и церковь в Ладдингтоне, в 5,5 километрах к западу от Стратфорда. Однако приходская книга епископальной церкви св. Петра начинается лишь с 1591 г., а в церкви Всех святых в Ладдингтоне сохранилась лишь епископальная копия, начинающаяся с 1612 г. Во времена королевы Виктории С. У. Фуллом посетил Ладдингтон в поисках информации и в своей "Истории жизни Уильяма Шекспира", вышедшей в 1862 г., рассказал любопытную историю:

Этот [старый] дом [приходского священника] занят теперь семейством Дайк, пользующимся уважением всей округи. Здесь вам об этом браке сообщат слухи стопятидесятилетней давности. Миссис Дайк слышала об этом браке от Марты Кейсбрук, умершей в возрасте 90 лет. Последняя всю жизнь прожила в этом селении и утверждала, что ей не только говорили в детстве об этом браке, заключенном в Ладдингтоне, но что она сама видела древний фолиант, в котором этот брак был зарегистрирован. Действительно, как мы выяснили, посетив соседние дома, кое-кто из ныне здравствующих жителей помнит, что этим фолиантом владела Пикеринг - экономка последнего священника Коулза, которая в один из холодных дней сожгла эту книгу, чтобы вскипятить себе чайник!^*

Хотя указания Фуллома часто эксцентричны^*, маловероятно, чтобы он создал на основании одного источника рассказ, столь обезоруживающий своими подробностями. И все же, если это сообщение верно, странно, что местные предания не сохранили его. Так, например, словоохотливый Джорден, созерцавший руины ладдингтонской часовни около 1780 г., не высказывался на этот счет. Однако Джозеф Грей, посещавший Стратфорд в начале XX в., слышал от Эдварда Флауэра, представителя большого семейства уориктпирских пивоваров, о том, что Ладдингтои как место бракосочетания Шекспира "был признан повсюду в здешних краях в начале прошлого столетия"^**. На этом мы и оставим эту тему.

^* (О причудах Фултона см.: S. Schoenbaum, Shakespeare's Lives (Oxford, 1970), pp. 479-482.)

^** (Gray, Shakespeare's Marriage, p. 236.)

Независимо от того, где совершалась церемония, факт беременности невесты волновал некоторых ранних биографов, скорбно качавших головами по поводу предполагаемой "добрачной связи" поэта. Этот проступок, если его можно считать таковым, немногих в нашем более снисходительном обществе заставит поднять брови. Однако в своих произведениях, если не в жизни, Шекспир, скорее всего, показал себя сторонником добрачной сдержанности. Ромео и Джульетта в ту единственную ночь, которую они провели вместе, - "оба... невинны". "На тот же мох и я прилягу тоже, - говорит Лизандр Гермии, находясь с ней в лесу в окрестностях Афин.- Одно в нас сердце, пусть одно и ложе!" Однако та отказывает в близости возлюбленному, за которого собирается выйти замуж:

 Нет, нет, Лизандр мой! Я тебя люблю,
 Но ляг подальше, я о том молю!
 ...Для юноши с девицей стыд людской
 Не допускает близости такой...
 Ляг дальше. Спи спокойно, без забот...* 

^* (Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 3, с. 156.)

Просперо предупреждает Фердинанда:

 Но если ты кощунственной рукой
 Ей пояс целомудрия развяжешь 
 До совершенья брачного обряда -
 Благословен не будет ваш союз.
 Тогда раздор, угрюмое презренье
 И ненависть бесплодная шипами
 Осыплют ваше свадебное ложе,
 И оба вы отринете его*.

^* (Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 8, с. 187.)

В "Зимней сказке" Флоризель сравнивает свою любовь с любовью Юпитера и "лучезарного" Аполлона, чьи

 превращенья совершались
 Не ради столь высокой красоты,
 И не были так чисты их желанья,
 Как помыслы мои. Ведь я над сердцем
 Поставил долг, а над желаньем - честь*. 

^* (Там же, с. 69. Последняя строка дословно звучит: «Мои желания не пышут жарче веры».- Прим. перев.)

Желания творца Флоризеля, кажется, были несколько жарче. Следует ли нам предположить, что, пресытившись до совершения обряда, он сетует вместе со своей поруганной Лукрецией -

 Как часто схватишь сладость, а во рту
 Почувствуешь нежданно кислоту!* - 

^* (Шекспир Уильям. Поля. собр. соч., т. 8, с. 396.)

и распространяя на себя циничную народную мудрость Пароля: "Все, поженившись, познают скуку"?^* Многие приходят именно к такому заключению.

^* (Там же, т. 5, с. 516.)

По истолковать таким образом этот эпизод в жизни Шекспира - значит вновь соблазниться результатами выборочного цитирования. Альтернативная точка зрения состоит в том, что Шекспир вовсе не делал неохотных уступок назойливости родни и совести, а фактически сам, не дожидаясь формальностей, затянул этот узел до того, как были освящены узы брака. В елизаветинские времена считалось, что обряд обручения при свидетелях имеет силу гражданского брака, хотя (тогда, как и теперь) разногласия по поводу нравственных правил порождали самые разные мнения. Так, в начале XVI в. священник собора св. Анны в Олдербери Уильям Харрингтон настаивал на том, что невесте и жениху следует вступать в брак, ведя "чистую жизнь, сиречь будучи безгрешными"; более того, и после законного обручения "мужчина не может обладать женщиной как женой, а женщина - мужчиной как мужем. Они не могут жить совместно, не могут телесно сочетаться до той поры, пока брак сей не будет утвержден и освящен обрядом матери нашей святой церкви; не дожидаясь его, они совершают смертный грех"^*.

^* (William Harrington, The Commendations of Matrimony (n.d.), sig. A4V.)

Тем не менее некоторые пары "сочетались телесно" без благословения святой церкви, считая обручение достаточным для того оправданием. В такого рода предварительный союз "по данному слову" (per verba de praesenti) вступили в 1585 г. Элис Шоу из Хэттона и Уильям Холдер из Фулбрука. В присутствии двух свидетелей в доме будущего свекра невеста произнесла: "Я признаю, что я ваша жена и что ради вас я оставила всех своих друзей, и я надеюсь, что вы будете хорошо со мной обращаться". С этими словами она подала Уильяму руку, и он "произнес, в сущности, те же самые слова, обращаясь к ней, и взял ее за руку, и они поцеловались". Уильям и Элис отнеслись друг к другу не так хорошо, как предполагалось этим ритуалом, ибо вскоре после обручения жених возбудил против невесты судебное дело по поводу брачного контракта. Однако не может быть никаких сомнений, что консисторский суд считал их мужем и женой^*.

^* (Об Элис Шоу и Уильяме Холдере см. свидетельские показания на их процессе в: Halliwell-Phillipps, Outlines, i. 64-5; Gray, Shakespeare's Marriage, pp. 190-192; ME, 66.)

Шекспир понимал смысл этих предварительных обручений достаточно ясно. Им придается важное значение в комедии "Мера за меру", где Клавдио, обвиненный в добрачной связи с Джульеттой, говорит в свою защиту:

 я обручен с Джульеттой,
 Но с ней до свадьбы ложе разделил,
 Ее ты знаешь. Мне она жена.
 Нам не хватает внешнего обряда*. 

^* (Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 6, с. 170.)

В соответствии ли с этим обычаем Шекспир разделил ложе с Энн Хетеуей, мы, разумеется, никак не можем установить, а раздумывать над такими гипотезами можно, лишь следуя (как выразился один биограф) "доброму чувству". Однако доброе чувство в той же мере претендует на истину, как и недоброе, а обычай обручения достаточно широко толковался в шекспировской Англии.

Ритуал ухаживания в каких-то формах продолжался и после обручения. Говоря о третьем акте в семи действиях человеческой жизни, Жак описывает любовника, вздыхающего,

 как печь, с балладой грустной
 В честь брови милой*. 

^* (Шекспир Уильям. Полн. собр. соч., т. 5, с. 47.)

Может быть, Шекспир и сочинял грустные баллады для Энн Хетеуей, по нам они неизвестны, и образовавшуюся пустоту фальсификаторы поспешили заполнить балладами собственного сочинения, грустными, но в ином смысле. Однако в цикле "Сонетов" имеется одно любовное стихотворение, мало согласующееся с содержанием предыдущих и последующих стихов и достаточно неумелое, - это дает основание предположить, что оно создано в юности. Это 145-й сонет:

 "Я ненавижу" - вот слова,
 Что с милых уст ее на днях
 Сорвались в гневе, но едва
 Она приметила мой страх, - 

 Как придержала язычок,
 Который мне до этих пор
 Шептал то ласку, то упрек,
 А не жестокий приговор. 

 "Я ненавижу", - присмирев,
 Уста промолвили, а взгляд
 Уже сменил на милость гнев,
 И ночь с небес умчалась в ад. 

 "Я ненавижу", - но тотчас
 Она добавила: "Не вас"*. 

^* (Там же, т. 8, с. 499.

Две последние строки сонета: «I hate from hate away she threw // And sav'd my life, saying «not you» буквально переводятся: «(Слова) «Я ненавижу» она лишила ненависти // И спасла мне жизнь, сказав: «Не вас».— Прим. перев.)

В заключительном двустишии сочетание слов hate away, вполне возможно, является игрой слов - одним из тех натянутых каламбуров, в которых елизаветинцы находили вкус, где обыгрывается фамилия Hathaway. Вот остроумное предположение Эндрю Гурра: "Будущая жена Шекспира, по словам поэта, лишает значения слово hate [ненависть], прибавив к нему соответствующее продолжение, и таким образом дает понять, что она не питает неприязни к поэту. Hate away^*. Словосочетание hate away не совсем точно соответствует фонеме hathaway, но ведь и не все рифмы в этом сонете точны [come (кам) - doom (дум), great (грейт) - day (дей)] и тогдашнее произношение, если его рассматривать в контексте с учетом уорикширского диалекта XVI в., делало игру слов более удачной, чем это может показаться на современный слух^**. Это стихотворение действительно могло быть написано поэтом как признание в любви.

^* (Andrew Gurr, Shakespeare's First Poem: Sonnet 145, Essays in Criticism., xxi (1971), 221-226.)

^** (CM. F. W. Bateson's postscript to Gurr, p. 226.)

Естественно, мы стремимся мысленно представить себе ту, что привлекла к себе внимание стольких биографов. Была ли Энн такой Яче амазонкой-Венерой, как богиня, преследовавшая очаровательного Адониса в первой поэме Шекспира? Или она была полна (несмотря на годы) девической женственности, подобно Марианне, жившей на окруженной рвом ферме, сохраняя свой обет вероломному Андкело? Если любовник у Жака воспевает бровь возлюбленной, то по крайней мере один биограф решился поведать нам о "темной брови Энн Хетеуей, миловидной девы из живописного селения Шотери". Но пыльные рукописи из архивов не представляют нам никаких свидетельств ни о темных бровях Энн, ни о ее миловидности. Однако в одном из экземпляров третьего фолио сочинений Шекспира 1064 г. (второе издание) в библиотеке университета Колгейт в Гамильтоне, штат Нью-Йорк, уцелело выцветшее изображение молодой женщины в головном уборе XVI в. и в платье с круглым плоеным воротником. Приложенные к портрету стихи, пародирующие хвалебную надпись Бена Джонсона к портрету Шекспира в фолио, устанавливают личность модели:

 В изображены! этом ты
 Жены Шекспира зришь черты.
 Художник здесь вступает в бой
 С природой, с жизнего самой.
 Когда б он в меди до конца
 Нрав отразил и цвет лица, 
 Затмил бы этот оттиск впредь
 Все, что досель являла медь*. 

^* (Надпись Бена Джонсона:

Шекспира на портрете ты
Зришь благородные черты;
Художник здесь вступает в бой
С природой, с жизнью самой;
Когда б явил из-под резца
Он разум, как черты лица,
Затмил бы этот оттиск впредь
Все, что досель являла медь.
Черты, которых в меди нет,
Вам явит книга, не портрет.

)

Этот рисунок датирован 1708 г. и дает достаточно оснований предполагать, что он сделан в XVIII в. Художником был, по свидетельству правнука Керзона, Натаниэл Керзон из Кедлстоуна, и его работа, как сказано в Колгейтском томе, является копией. Скопировал ли Керзон портрет, давно исчезнувший, какой-то молодой, довольно привлекательной женщины былых времен и шутки ради представил его в качестве imago vera [правдивого образа] жены Шекспира? Такое предположение кажется более близким к истине (имея в виду игривый тон стихов), чем какая-нибудь теория о намеренной подделке в стиле позднейших фальсификаций; или куда более волнующая гипотеза о том, что Керзон каким-то образом наткнулся на подлинный портрет Энн Хетеуей. Достоверно известно лишь то, что за год до того, как Николас Роу заявил, что жена поэта "была дочерью некоего Хетеуея, который якобы являлся состоятельным йоменом из окрестностей Стратфорда", любители Шекспира начали проявлять интерес к внешнему облику его супруги. По времени это совпадает с датой рисунка Керзона, если эта дата заслуживает доверия^*.

^* (О портрете Колгейта см.: George M. Friend, A Possible Portrait of Anne Hathaway, Philobiblon, No. 9 (Spring 1972), 44-51. Дуглас Хеймер писал позднее: "Рисунок скопирован с портрета, автором которого почти несомненно был Клуэ (умер в 1572 г.), и который является французским, а не тюдоровским". Это интересная и достаточно неясно изложенная гипотеза. Я показал рисунок доктору Гарольду Йоахиму, хранителю гравюр и рисунков в Чикагском институте искусств; он не считает, что это Клуэ или во всяком случае рисунок французского происхождения.)

Супруга Шекспира

Данные о следующем событии в жизни Шекспира по милости судьбы точны. 26 мая 1583 г., на троицу, храмовый праздник стратфордской церкви, приходский священник Генри Хейкрофт крестил первую внучку олдермена Джона Шекспира. Родители назвали ребенка Сьюзан. Той же весной, в апреле, два других младенца при крещении получили такое же имя, однако, привлекая пуритан своими ассоциациями, оно было все же достаточно новым в Страт-форде и впервые появилось в приходской книге в 1574 г^*. Менее чем через два года Энн родила двойню, мальчика и девочку. Упомянутый приходский священник перебрался тем временем в более богатый приход Роуингтон, в десяти милях от Стратфорда, так что 2 февраля 1585 г. двойню крестил его преемник Ричард Бартон. Этот священник из Ковентри охарактеризован в одном из инспекционных пуританских отчетов как "священник ученый, ревностный и благочестивый и соответствующий своему духовному сану"^**. Шекспиры назвали своих близнецов Гамнетом и Джудит в честь соседей Сэдлеров, с которыми они поддерживали дружеские отношения и которые жили в доме на углу Хай-стрит и Шип-стрит поблизости от хлебного рынка. Когда у Джудит и Гамнета Сэдлеров в 1598 г. родился сын, они назвали его Уильямом.

^* (ME, 70.)

^** (Цитировано ME, 51.)

Запись о крещении Сьюзан Шекспир, 26 мая 1583 г.

После 1585 г. в семье Шекспира детей больше не было. До своего совершеннолетия Уильям Шекспир успел обзавестись женой и тремя детьми. Молодые Шекспиры еще не имели собственного дома; они приобрели его по прошествии десяти лет и жили, вероятно, в просторном доме родителей на Хенли-стрит. Нам неизвестно, сознавал ли Уильям, подобно мильтоновскому Адаму, что перед ним весь мир, но вскоре его опрометчивые шаги привели его из Стратфорда на предназначенную ему одинокую стезю. Его жена не пошла с ним рука об руку, однако он не отвернулся навсегда от эдема своей юности, если здесь применимо такое выражение.

Запись о крещении Гамнета и Джудит Шекспиров, 2 февраля 1585 г.